– Покажи, где была стычка, и где к вам прибился конь полковника Розена.
Кешке очень хотелось почесать в затылке, но он глянул на офицеров, среди которых на этот раз не было знакомых, и перетерпел.
– Вот тута. – Он уверенно показал пальцем в то место, где проходил осушительный канал, а рядом с ним шла дорога и упиралась в другую дорогу вдоль леса. – Тута они и наскочили.
– Кто они?
– Германцы. – Иннокентий оторвался от карты и посмотрел в глаза генералу.
– А знаешь, что было в сумках седла на полковничьей лошади?
– Никак нет, ваше высокопревосходительство.
Генерал отклонился и достал сложенную карту.
– Вы наскочили на разъезд германской артиллерийской разведки, вот! – Он стал раскладывать поверх лежавшей на столе карты другую, судя по сказанному им – германскую. На ней Кешка тоже всё понял, только названия были написаны незнакомыми буквами.
– И сколько их было?
– Четверо конные и три пехота!
– И вы всех?..
– Не, тока конных, пехота скрылася в лесу, нам их было не выловить!
Генерал посмотрел на одного из офицеров:
– Ну как, поручик, берёте его в качестве проводника? Местныето все ушли или высланы, а дойти надо вот сюда. – Генерал показал на карте железнодорожную станцию Подлясок. – Двенадцать вёрст в северном направлении.
– За две ночи доберёмся! – уверенно сказал пехотный поручик и посмотрел на Иннокентия.
– Доберёмся, – так же уверенно сказал Иннокентий, хотя ещё не понимал, о чём идёт речь, и посмотрел на незнакомого ему поручика. – Тока нам бы простыней, штуки три.
Первую ночь офицер картографического отдела генералквартирмейстера СевероЗападного фронта поручик Штин, вахмистр Четвертаков и два пластуна пытались передвигаться на лошадях. Идти приходилось большей частью по целине, и на вторую ночь поручик решил оставить лошадей в глубокой мочажине, окружённой кустами, и дальше двигаться пешком. Кешка и пластуны были согласны, потому что в глубоком снегу лошади выбивались из сил быстрее, чем люди. Две трети пути до железнодорожной станции Подлясок были пройдено, германец кидал бомбы огромных калибров почти без перерыва, ориентировались и на свет, и на звук: бабахнет спереди на севере, и через несколько секунд взорвётся сзади на юге. А смотреть в сторону Осовца было страшно. Не так страшно было в самом Осовце, хотя громыхало сильно, говорить было невозможно, если внутри бетонных бункеров и казематов. И потряхивало изрядно. Солдаты, уставшие от прежних боёв, шутили, что, мол, «пусть кидает, мы хоть отоспимся, а с койки ниже пола не упадёшь». Над Осовцом стоял высоченный столб дыма и бетонной пыли, который достигал, казалось, самого неба.
Перед выходом Штин объяснил, что, как разглядели сверху наши аэропланы, перед Подляском германцы несколько дней назад поставили четыре особенно огромные мортиры, калибр которых был почти в локоть,