– Ну вот, – сказал Розен, – я же говорил, что Крещение, а никаких крещенских морозов… – Он будто бы не расслышал того, что сказал отец Илларион. – Клешня! – позвал Розен.
Из сеней высунулось лицо денщика.
– Что там с обедом, наконец! Заставляете ждать, сукины дети!
– Сию минуту, ваше высокоблагородие, первое уже почти готово, говядинка жестковата, надобно ей провариться, а закуски через секунду будут поданы.
– И вот ещё что, – сказал ему полковник, – пусть приведут пленного! Вы не против, господа?
Офицеры закивали, они были не против, это был первый пленный их полка. До этого тоже были пленные, много, но полк наступал, и пленные оставались в тылу. Сейчас полк стоял.
– А то негоже, господа, как я думаю, хотя и унтерофицер, полковой писарь, мы же не допрашивать его будем, в конце концов… А стакан пунша ему налить! Пусть даже не крещенский мороз, чтобы до утра не замёрз.
– Я уже дал команду, господин полковник. – Это сказал вошедший за Клешнёй командир №1-го эскадрона Вяземский: – Сейчас его приведут, он со вчерашнего дня пытается нам чтото сказать.
Клешня согнулся, он был одет в солдатскую рубаху и штаны, на погонах был витой кант добровольца, однако по повадке ни дать ни взять половой из какогонибудь московского или тверского кабака.
– Только полотенца на локте не хватает, – шепнул один офицер другому, именно шепнул, хотя все офицеры полка держались одного мнения, и не зря – вольноопределяющийся Сашка Павлинов был москвич по рождению и действительно подавальщик из трактира Тестова, что на углу площадей Театральная и Воскресенская, в ста шагах от Красной площади. По своему охотному желанию он был взят на службу в драгуны, но был выписан из строя, потому что или ростом оказался слишком высок, или имел неправильное строение скелета и сбил холки трём строевым лошадям. Писарь донёс командиру, что Павлинов по этому поводу горюет и что он московский половой, и полковник предложил ему место денщика. Это было вовремя, потому что прежнего денщика ранило шальной пулей, и он был отправлен на лечение в тыл. Прослужив три дня