Джо, улыбаясь, идет к куче хвороста, подбрасывает в огонь дров, и желтое пламя, разгоняя сумрак, взвивается ввысь, к вечернему небу.
До того, как я проснусь
Перевод Д. Старкова
А потом он проснулся, и все это оказалось попросту сновидением.
Во сне Эбернети стоял на гребне хребта, круто обрывавшегося вниз. С хребта к ледниковому бассейну с небольшим озерцом – кобальтовым посредине, аквамариновым по краям – спускался длинный, отлогий язык каменной осыпи. Там и сям среди каменных просторов зеленели, точно газоны перед особняками сурков, яркие заплаты травянистых лугов. Деревьев нигде вокруг не имелось. Студеный воздух казался изрядно разреженным. Хребты гор тянулись вдаль на многие мили, и, несмотря на полную неподвижность пейзажа, во всем, в каждой мелочи, чувствовался колоссальный, немыслимого масштаба размах, словно порыв ветра всколыхнул в этом месте самую ткань бытия.
– Проснись же, чтоб тебе провалиться, – рявкнул кто-то.
От сильного толчка в грудь Эбернети кубарем покатился вниз по каменистому склону, увлекая за собой небольшую лавину, и…
Вокруг белели стены просторного зала. Повсюду, порой штабелями по пять-шесть ярусов, стояли аквариумы и террариумы самых разных размеров, и каждый из них служил спальней какому-нибудь животному – обезьянке, крысе, собаке, кошке, поросенку, черепахе, дельфину…
– Нет, – пролепетал Эбернети, пятясь назад. – Не надо, пожалуйста…
В зал вошел человек с густой бородой.
– Давай-давай, просыпайся, – бесцеремонно велел он. – Просыпайся, Фред, за работу пора. Работать, работать как можно усерднее, иначе надежды нет. Начнешь отрубаться – не поддавайся, держись!
Схватив Эбернети за плечи, бородач усадил его на ящик с белками.
– Слушай же! – заорал он. – Мы спим! Спим и видим сны!
– И слава богу, – откликнулся Эбернети.
– Не торопись! В то же время мы бодрствуем.
– Не верю.
– Еще как веришь!
С этим бородач швырнул в грудь Эбернети огромным рулоном графленой бумаги для самописца. Упав на пол, рулон развернулся. Бумагу сплошь покрывали какие-то черные закорючки.
– На нотную запись похоже. На партитуру, – безучастно заметил Эбернети.
– Да, Фред! Да! Очень удачно подмечено! – заорал бородач. – Это – симфония, исполняемая нашим мозгом! Вот скрипки жалобно ноют – это мы, мы, наше сознание, – пылко заговорил он, страдальчески сморщившись и крепко, обеими руками рванув себя за бороду. – И вдруг мелодия ниже, ниже, и – да, да, вот он, блаженный сон! А дальше, в ночи, призрачные валторны, гобои и альты тихонько вплетают в фон басовой темы собственные импровизации, тянут и тянут, пока вновь не заноют во весь голос скрипки… да, Фред, прекрасная, прекрасная аналогия!
– Спасибо, – поблагодарил его Эбернети, – только зачем так орать? Я – вот он, рядом.
– Ну, так проснись же, – зло зарычал бородач. –