Призрачный неясный образ того, кого я так жаждала отыскать, стоял перед моим внутренним взором. Темные, слегка вьющиеся волосы. Черный камзол с едва различимым рисунком по дорогой ткани, серебряная оторочка. Почему-то для меня было очень важно посмотреть в лицо именно этому человеку, так важно, будто от этого зависела моя жизнь. На мгновение показалось, что я увидела его совсем рядом с собой, и нужно было только потянуться, но отчего-то я никак не могла сдвинуться с места, подойти ближе. Стоило лишь попытаться сделать шаг, как толпа вокруг сомкнулась плотнее, отсекая меня от знакомого незнакомца в черном. Оставляя одну.
Кто-то хлопнул в ладоши, на верхней галерее невысокий человечек взмахнул руками, как диковинная черная птица, и заиграла музыка. Она звучала все громче и громче, тревожнее и тревожнее, и все быстрее и быстрее крутились в танце люди. Незнакомец затерялся в толпе. Я отчаянно пыталась отыскать его вновь, но взгляд почти против воли выхватывал из людской круговерти лишние, незначимые детали: бледное предплечье с тонким кружевом перчатки, взмах алого веера, отблеск серебристых кристаллов в серьгах, пристальный взгляд желтовато-карих глаз из-под плотной маски.
Чья-то рука легла на мое обнаженное плечо.
Я вздрогнула.
Сон оборвался резко, как будто меня кто-то встряхнул.
Распахнув глаза, я растерянно уставилась в потолок. Непроглядная ночная чернота не позволяла различить ничего, кроме нечетких контуров и синего квадрата окна. В ушах эхом звенел громкий протяжный крик, застывший на одной ноте:
– Н-не-э-э-эт!
Я приподнялась в кровати, напряженно вслушиваясь в тишину тюремного коридора. Мерно разбивались о пол тяжелые капли, сочившиеся с потолка, из камеры слева доносился храп иренийца. Где бы ни находился сейчас тот человек, чей голос разбудил меня, в реальности он не издавал ни звука. Жуткий крик существовал лишь в моей голове.
В центр доставили нового менталиста.
Узкий вентиляционный колодец, отгороженный от камеры частой решеткой, манил, притягивая взгляд. Встав с кровати, я подошла к самому краю, и мысленный голос стал громче. Там, на самом нижнем этаже тюрьмы, куда помещали лишь тех заключенных, кому оставались считаные часы перед казнью на главной площади Бьянкини, находился незнакомый мужчина.
«Нет-нет-нет-пожалуйста-не-надо-пожалуйста-нет», – повторял и повторял он, и в его отчаянном крике мне слышался плеск воды в каналах, эхо шагов, отраженное от узких мостовых, хриплое сбивчивое дыхание,