– Никто не идет, мы сохраняемся, – ответил кто-то из соседок.
– Что, и даже ты не идешь? – любопытная нянечка спросила у меня напрямую.
– Я – тем более.
Зло брало от таких вопросов. Хотелось приклеить табличку на лоб: «У меня двойня, 28 недель, я не рожаю, я на сохранении».
Роддом – срез общества, в нем сталкиваются абсолютно разные женщины, не с каждой из них хочется вести задушевные беседы, поэтому лишний раз о подробностях своей ситуации я не болтала. Уже тогда меня раздражало повышенное внимание к двойне. И хотя всех девочек в палате объединяла одна задача и беременности у многих были сложные, все же особенности были существенные. Никто, включая врача, не мог подсказать, как правильно должна шевелиться двойня. Очередной тест на мне не работал, живот был каменный, мучал постоянный тонус. Врач тщательно подбирала мне дозу лекарства, чтобы этот самый тонус снять. Пить таблетки приходилось строго по расписанию каждые четыре часа, даже ночью. Вставать по будильнику и выходить в коридор, чтобы не будить соседей по палате. Сначала нужно было выпивать одну таблетку, чтобы избежать тахикардии, а через полчаса вторую. Глаза слипались, сердце прыгало где-то в горле, становилось ужасно жалко себя, но вариантов не было. Тонус не хотел отступать.
Во время очередного осмотра я пожаловалась врачу, что не чувствую шевелений со вчерашнего вечера. Ольга Владимировна взяла трубочку и начала слушать сердцебиения в животе. По ее леденящему кровь взгляду, в котором одновременно читались страх и жалость ко мне, я поняла, что дела плохи. На ватных ногах я поползла за врачом в кабинет УЗИ.
– Найди мне второе сердце, – тревожно попросила она своего коллегу.
Мое сердце можно было не искать, оно замерло где-то в пятках.
– Ну вот одно, вот второе, – через бесконечные несколько минут узист показал нам, что все в порядке.
Врач облегченно выдохнула и расслабилась, как будто речь шла о ее собственных детях. Все было в порядке – беременность продолжалась. Меня решено было отпустить домой, чтобы в скором времени забрать снова, уже на роды. Я помню немало больничного хамства и равнодушия, но и такого вот сочувствия и внимания персонала было много.
Дома меня ждали заботливый муж, все те же таблетки по будильнику и ужасное открытие. Кожа на животе и внутренней стороне бедер была исполосована красными глубокими растяжками. Увидев себя в полный рост в зеркале, я впервые плакала не из-за боли или страха за малышей, а из-за жалости к себе, по ускользающей красоте. Ну как этот огромный живот снова сможет стать плоским, а пупок впалым? Растяжки, пожалуй, и побелеют, но так и будут висеть дряблой кожей, так что прощайте раздельные купальники. Меня ломало, как оборотня в полнолуние, хотелось выть от отчаяния. Беременность проходила тяжело и безрадостно, приближаясь, однако, к своему логическому завершению. В 33 недели живот был на все сорок две, шейка матки сгладилась и организм принял