Как я не стал психом. Антон Прус

рня с четырьмя классами образования и бухгалтерскими курсами. Но, конечно, он не был писателем, да и не думал об этом, так записки военного завхоза для себя: природа, подчиненные, новости. Ничего особенно интересного. Но для меня жизнь деда сразу стала объемной, она приобрела перспективу. Настоящий поэт, который в школьном учебнике, – не живой человек. А отец, брат, прадед, это касается тебя. Как они справлялись со своими страхами. Какие стихи они писали. Понятно, что плохие, но какие? Про что? Про кого? И мне очень жаль, что миллионы людей выбрасывают свои юношеские стишки, не показывают их своим детям и внукам. А ведь все первые стихи ужасны, даже у Пушкина. А первые несколько томов полного собрания сочинений Чехова – это кошмарная дребедень. И если бы они стыдились своих начинаний, как Хлебников, спаливший большинство своих творений, то, может, и не стали бы тем, кем стали. Я решил использовать свои стишки, глупые, корявые, несовершенные, подражательные и смешные, и вставить их в такую же несовершенную прозу: вдруг какой-нибудь потомок решит стать гением, напишет стишки или рассказик, а тут ему книжка прадеда под руку попадется, и подумает потомок, мол, а я на фоне предка не так и плох, ну , не Пушкин, не сукин сын еще, но уж где-то на полпути! И мне на Небесах будет приятно, и потомку на земле какая-никакая, но помощь! Так что, дорогой потомок, ты главное не перепутай ничего, не сочти стишки и прозу хорошими, не вздумай им подражать, но учись у классиков, у которых мне поучиться не очень получилось из-за лени и отсутствия таланта. Но у тебя – получится! Ну, а не хочешь писать, так просто развлекись, – не у каждого предок в дурдоме побывал. Но на каждом углу не распространяйся, не думаю, что общество через сто лет стало терпимее к психам. И еще, я в молодости – так же не предмет подражания. Если бы я встретил себя поэта-неврастеника, то вряд ли бы узнал, вряд ли я бы себе понравился. Не уверен, что нравлюсь и сейчас. Поэтому и легко писать про того смешного молодого человечка. Но я и рад за него, хорошо, что он не видел ни своей глупости, ни опасностей, которые он избежал, это же прекрасно, что он писал плохие стихи, но не делал плохих дел, что встречается чаще. А ведь кто его знает, не встреть он дрессировщика медведей, может его жизнь и прошла бы за решеткой дурдома… Давайте порадуемся за него, как за слепого на шоссе, как за лунатика, идущего по крыше дома, но всегда возвращающегося в свою постель, чтобы не помнить своих ночных приключений!

      Мои друзья – аскариды

      Я так до сих пор и не понял, хорошо это было или плохо, что после испытаний на прочность психики в школе, я сразу попал в казарму, а по сути, в тюрьму, да еще с порядками, почище многих тюрем в приличных странах. Какая может быть воля у ребенка в семнадцать лет? Ее нет у большинства и в пятьдесят. Как мне удалось отбиться от настойчивых советов деда поступить в Суворовское училище, – не знаю, но я наотрез отказался даже ехать посмотреть на училище. Школа, девочки, книжки, рыбалка, горные лыжи, – взять все это и променять на черную форму суворовца??? Бред. С академией… моей воли не хватило. А тут еще и давление вообще всех родственников: от деда генерала, до тети с дядей, генетиков, а они по наущению деда врали мне про то, что в Военно-медицинской академии я могу заниматься биологией, так как там финансирование лучше. Не знаю, чем уж дед подкупил их, но этот обман сработал. И да, я сразу начал заниматься на кафедре биологии – полостной жидкостью свиных аскарид… Даже выступил на конференции, с руками, выпачканными голубой краской кумасси, я этой краской окрашивал ту самую полостную жидкость, даже на лбу были голубые разводы, краска не отмывалась ничем. На студенческой конференции начальник кафедры задал ядовитый вопрос, – не предлагал ли я свой научный труд советским свинофермам. Девочки из первого меда приехали на конференцию, они улыбались. Биология, что уж… И как далеко были свиные глисты от моей любимой ботаники, так далеко была реальность, которую я встретил во время курса молодого бойца сразу после поступления… Сдавать экзамены на природе было даже весело, особенно когда абитуриенты заперли старенького профессора биологии Тумко в помещении летней веранды, где проходили экзамены, он стоял внутри половину ночи, стучал тихонько в дверь: тук-тук-тук «Я профессор Тумко, пришел принимать экзамены по биологии»; тук-тук-тук «Я профессор Тумко, пришел принимать экзамены по биологии». И так несколько часов. Мы сидели в кустах и ржали, пока патруль не освободил его. Это было жестоко. Но молодость жестока и глупа. Потом я поступил, хотя на место и было 19 человек. Но не у всех 19ти был дед генерал. У многих были. Были и маршалы, и офицеры КГБ, и министры. Но тем, кто просто хотел стать военным врачом – им не повезло, по крайней мере я не знаю, кто бы поступил самостоятельно. Умные ребята были, точно умнее меня, но за ними всегда стояли большие погоны и хитрые интриги. А потом карма накрыла нас, – курс молодого бойца, КМБ. В первые же дни мы поняли куда попали: наряды, строевая ходьба, запрет на выход за пределы лагеря, крики старшин. Часть поступивших сориентировалась сразу и исчезла. Я попытался сбежать, но 13 родственников приехали и встали грудью на моем пути. Кто я такой, чтобы расстраивать столько людей, которые почему-то страстно мечтали, чтобы я стал именно военным врачом. Не обычным врачом, не ботаником – это было моей мечтой, а военным врачом, и они бы всю оставшуюся жизнь горевали, что я не военный врач. Их жизнь стала