И из утопленных свиней
Одна осталась в Петрограде.
Что-то направляло его в этом далеко не изящном острословии.
«Когда же я возвратился в Москву, – записано Муравьевым, – чтобы ехать в полк, весь литературный кружок столицы рассеялся, но мне случилось встретить Соболевского, который был коротким приятелем Пушкина. Я спросил его: “Какая могла быть причина того, что Пушкин, оказывавший мне столько приязни, написал на меня такую злую эпиграмму?” Соболевский отвечал: “Вам покажется странным моё объяснение, но это сущая правда; у Пушкина всегда есть страсть выпытывать будущее, и он обращался ко всякого рода гадальщицам. Одна из них предсказала ему, что он должен остерегаться высокого белокурого молодого человека. От которого придёт ему смерть, Пушкин довольно суеверен, и потому, как только случай сведёт его с человеком, имеющим все сии наружные свойства, ему сейчас приходит на ум испытать; не тот ли это роковой человек? Он даже старается раздражить его, чтобы скорее искусить свою судьбу. Так случилось и с вами, хотя Пушкин к вам очень расположен…».
«Не странно ли, добавляет при этом Муравьев, – что предсказание, слышанное мною в 1827 году, от слова до слова сбылось над Пушкиным ровно через десять лет…».
Последнюю из процитированных эпиграмм Пушкин передал Погодину, чтобы тот напечатал её в своём популярном «Московском вестнике».
При этом произошёл разговор, повергший М.Н. Погодина в некоторое недоумение. Для нас же разговор этот важен, поскольку тут сам Пушкин подтверждает, что случай с гадальщицей не выдумка: «Встретясь со мною вскоре по выходе книги, – вспоминал М.П., – он был очень доволен и сказал: “Однако ж, чтоб не вышло чего из этой эпиграммы. Мне предсказана смерть от белого человека или от белой лошади, а НН – и белый человек и лошадь”».
Не совсем достойное остроумие по поводу Муравьева продолжилось в новой форме.
Со временем наметились иные осложнения с другим уже человеком. Пушкин купил себе новые пистолеты фирмы Лепажа и ежедневно упражнялся в стрельбе из них, набивая руку. Алексей Вульф стрелял вместе с ним и часто слышал, как Пушкин ворчал про себя:
– Нет этот меня не убьёт, а убьёт белокурый. Ведьма врать не станет…».
Пророчица, так повлиявшая на воображение и всё поведение Пушкина, в самом деле существовала.
«Известно, что Пушкин был очень суеверен, – вспоминает тот же А. Н. Вульф. – Он сам мне рассказывал факт, с полной верой в его непогрешимость, – и рассказ в одном из вариантов попал в печать. Я расскажу так, как слышал от самого Пушкина; в 1817 или 1818 году, то есть вскоре по выпуску из лицея, Пушкин встретился с одним из своих приятелей, капитаном л.-гв. Измайловского полка (забыл его фамилию). Капитан пригласил поэта к знаменитой в то время гадальщице; барыня эта мастерски предсказывала по линиям на ладонях к ней приходящих лиц. Поглядела она на руку Пушкина и заметила, что у того черты, образующие фигуру, известную в хиромантии под названием стола, обыкновенно сходящиеся к одной стороне ладони, у Пушкина оказались совершенно друг другу параллельными… Ворожея внимательно и долго их рассматривала