– Думаю, ночи будет достаточно.
– Хорошо. Надеюсь, завтра все закончится, мой старый друг.
– Если только… – Бертран смотрел куда угодно, только не на Дэма. – Если только он согласится.
В отличие от дяди, консул глаз с государственного изменника не спускал, и потому Дэмьен заметил, как застарелая ненависть затянула их темно-серой поволокой. Впрочем, это могло лишь показаться из-за мигания огромных люстр. Похоже, в Циркусе опять начались перебои с электричеством.
– Дэмьен Тюремщик, – консул поднял со стола какой-то документ и махнул им в сторону Дэма. – Это подписанный мною одиннадцать лет назад смертный приговор за государственную измену. Твой приговор. А вот это…
Консул медленно вынул из папки другую бумагу.
– А вот это помилование, которое я еще не подписал. Твое помилование. И только тебе решать, поставлю ли я под ним свою подпись или нет.
– Не стоит делать из Циркуса цирк, хайсит консул! – фыркнул «такой же наглец». – Скажите просто, чего вы от меня хотите?
Квентин Арпад переглянулся с первым министром и разрешающе кивнул.
– Мы хотим, – громко и отчетливо произнес Бертран Тюремщик, – чтобы ты выполнил долг, возложенный на наш род со времен Первого консула. Если ты готов, разумеется. Так ты готов?
Дэмьен молчал, пытаясь осознать услышанное. Нет, каждое слово было сказано на общем и имело абсолютно конкретный смысл. Но фразу целиком переварить никак не удавалось, и вместо ответа с языка срывались лишь вопросы:
– Почему сейчас? Ты болен, дядя? А как же Марк? Оливер? Почему не они? Почему я?
Дэмьен впился в дядю взглядом, пытаясь отыскать признаки поразившего того недуга. На какой-то момент окружающие перестали для них существовать, оставляя двух Тюремщиков наедине в огромном зале.
Бертран тяжело вздохнул и начал пояснения:
– Я не болен, Дэм. Но моя Камера… Она ведет себя очень странно. Месяца три назад я обнаружил на ней первые трещины. И теперь с каждым днем прибавляются новые и ширятся старые. Боюсь, что совсем скоро я не смогу удержать его. И тогда…
– И тогда он выйдет, а ты…
– А я уйду. Даже если забыть о том, что я не смогу до конца исполнить наш великий долг… Честно говоря, я пока не готов умирать, да еще таким скверным способом.
Дэмьена начало ощутимо потряхивать, а Пустота в Комнате завыла в томительном предвкушении. Неужели этому суждено свершиться? Неужели… Однако оставшиеся вопросы все еще не давали поверить в чудо.
– Но я же побочная ветвь! А как же Марк? Оливер? Почему ты не можешь передать заключенного им?
– Ты разучился считать, мальчик мой? Оливеру всего лишь тринадцать! Он станет настоящим Тюремщиком только через годы, а речь идет о днях!
– А Марк? – с фамильным упрямством не сдавался Дэмьен, хоть всем своим существом жаждал, чтобы