Паломникам, спешащим добраться до дома, такой дополнительный карантин очень не нравился. Некоторые из них, сумев живыми вернуться из хаджа, умирали в эти последние десять дней. Между паломниками и врачами греческого, армянского и еврейского происхождения возникали трения и конфликты. Причиной тому, кроме карантина как такового, был еще и карантинный сбор. Кое-каким богатым и ловким паломникам удавалось, всучив докторам взятку, улизнуть в самом начале карантина, что обессмысливало его и еще больше раздражало оставшихся.
Однако промашка, допущенная три года назад властями Мингера, вызвала настоящий бунт против карантина, по своим ужасным последствиям не имевший себе равных в истории Османской империи. А дело было так. Из Стамбула пришла телеграмма, запрещающая пароходу «Персия», который следовал под британским флагом, входить в гавань Арказа. Начальник карантинной службы доктор Никос отыскал старую баржу, на нее пересадили сорок семь паломников с «Персии» и отбуксировали в бухту на севере острова, где баржа встала на якорь. Укромный залив, окруженный неприступными горами и скалами, сочли пригодным для карантина, поскольку он мог служить для паломников своего рода естественной тюрьмой. Однако те же самые горы и скалы затрудняли доставку им продовольствия, чистой воды и лекарств.
А тут еще разразилась буря, из-за которой не удалось вовремя разбить на берегу палатки для врачей и солдат, а также для хранения медицинских материалов. Хаджи, едва живые после пяти дней качки на штормовых волнах, остались без еды и питья. Затем началась невыносимая жара. Большинство среди паломников составляли пожилые бородачи, зажиточные крестьяне, владельцы оливковых рощ и небольших хозяйств, впервые совершившие путешествие за пределы острова. Попадались среди них и молодые люди, помогавшие в пути своим отцам и дедам, тоже бородатые и очень набожные. Родиной весьма значительной их части были горные деревни Чифтелер и Небилер, на севере острова.
Через три дня на переполненной барже вспыхнула холера. И без того изможденные паломники мерли: каждый день с жизнью прощались один-два человека. Сил противостоять болезни у них уже не осталось. А между тем ни чиновников, ни докторов, по чьей милости они здесь оказались против своей воли, видно не было, и это выводило из себя даже самых смирных и пожилых хаджи.
Два