А больше всего членов делегации, дни напролет сидевших у карты Абдул-Хамида, беспокоило то, что на ней рассмотреть было невозможно: западные державы, поддерживающие национально-освободительные мятежи вечно недовольных османским правительством христианских подданных империи, были могущественнее ее не только в военном плане. Они были сильнее экономически, они лучше управлялись и располагали более многочисленным населением. В 1901 году на огромных пространствах Османской империи проживало девятнадцать миллионов человек. Пять миллионов из них не были мусульманами. Несмотря на то что немусульмане платили больше налогов, их считали людьми второго сорта, и потому они жаждали справедливости, равенства и реформ, ожидая защиты от Европы. Население северного соседа – России, с которой Османская империя постоянно воевала, – составляло семьдесят миллионов, а Германии, с которой были установлены дружеские отношения, – почти пятьдесят пять миллионов. Экономическое производство европейских стран, включая Великобританию, превышало слабенькое производство Османской империи в двадцать пять раз. К тому же мусульмане, поставлявшие империи административные и военные кадры, в экономическом плане всё менее и менее могли конкурировать с греческими и армянскими коммерсантами, набиравшими силу уже и в провинции. Власти османских вилайетов[27] не могли удовлетворить требования, предъявляемые этой крепнущей немусульманской буржуазией. На недовольство христиан, желающих самостоятельно управлять своими землями и платить, самое большее, столько же налогов, сколько платят мусульмане, губернаторы могли ответить лишь насилием, казнями, пытками и ссылками.
Когда супруги вернулись в свою каюту, Пакизе-султан сказала мужу:
– Вас снова что-то гнетет. О чем вы думаете?
– Очень хорошо, что мы едем в Китай и можем хотя бы на время забыть обо всем! – ответил доктор Нури.
Но Пакизе-султан поняла по выражению его лица, что мысли мужа заняты эпидемией на Мингере и тем, как будет с ней бороться Бонковский-паша.