Осторожно прокрались к избе. Давыдько тихо постучал в полуоткрытое окно. В проеме показалось женское лицо, увидев Николая, расплылось в улыбке. Затем последовал приглашающий кивок головой. Партизанский информатор оказался довольно приятной женщиной лет сорока с весьма аппетитными, пышными формами. Хозяйка закрыла окно, задернула занавески, выкрутила фитиль лампы, и сразу в горнице стало светло и уютно. Налила молока. Дала по ломтю хлеба с салом. Пока мы ели, она рассказывала последние новости. Об угоне молодежи на работу в Германию, о том, что немцы собираются прислать солдат для поимки лесных бандитов. Показала листовку, которые были расклеены по селу. В них был призыв к гражданам оккупированной Беларуси не помогать никоим образом лесным бандитам, а вместо этого сдавать их оптом и в розницу немецким властям. В самом низу были напечатаны суммы, которые немецкие оккупационные власти дадут за простого партизана, комиссара и командира отряда. Когда поток информации иссяк, наш старший, хитро усмехнувшись, сказал, что хочет еще раз допросить своего агента, но теперь уже с пристрастием.
– Вдруг она какие-нибудь ценные сведения вспомнит.
– Конечно, вспомнит, – усмехнулся его приятель, Семен Глушко. – Я даже скажу тебе, где их искать надо. Под юбкой.
Партизаны захохотали, а хозяйка сделала вид, что застеснялась, и, потупив глаза, тихо сказала:
– Что же вы такое говорите, Семен.
После чего мы втроем пошли спать в сарай, расположенный за домом, а рано утром, только начало светать, ушли. По дороге я поинтересовался, какими такими зверствами отличился староста, которого мы должны казнить, и есть ли там полиция? Оказалось, что староста ни в чем таком отмечен не был, но по своей сути он предатель. А предателю первая пуля положена. И полицейские там есть, но ими займутся Давыдько с товарищами, а на мне казнь старосты.
– Я? Один? – не поверил я.
Было странно, что необстрелянного парня (о своей двухдневной войне под Москвой я никому не рассказывал и медаль не носил) собираются поставить на такое кровавое дело. Первый раз убить человека, причем глядя ему в глаза, это очень трудно. Мне это было известно по собственному опыту.
– Это приказ, Звягинцев! – твердо сказал Давыдько.
– Костя, ты сам попросился на боевое задание! – следующим высказался Шкетов. В его тоне чувствовалось осуждение и негодование. – Ты боец, а это приказ командования! К тому же не забывай, что ты советский комсомолец и должен оправдывать это высокое звание!
Пришлось сделать вид, что слова товарищей