Здесь истина? Возможно…
Черский снова подошёл к столу. Посмотрел на модель парусника, подарок жены. Посмотрел на фигурку «танцующего дервиша», подарок Игната, посмотрел на модель корабельного штурвала, подарок Ленки. Вновь задержал взгляд на деврвише. Почему сын подарил этого суфия? Что это значит? Что-то эзотерическое? Сын тогда пожал плечами и сказал с лукавинкой: «Не знаю, папуль, но так нужно…». «Почему?» – Спросил отец. «Потому, что жизнь – это большое путешествие» – туманно пояснила дочка. «Хм… Танец, кружение, круги, спирали, горизонтальные восьмёрки» – в который раз отметил про себя музыкант. «И что-то ещё! Мой какой-то горизонт… Одиссея… Я чувствую… Знаю!»
А «шило»-то было таким: литература! Сочинительство! То ли практика написания дневников в Берне, то ли похвалы за слог Арецкого… Или вот это его замечание: «Не желаете ли написать поэму? Ну вот хоть… «Петушки-Зазеркалье»… Нет, текст должен первенствовать! В смысле – сначала текст, а затем – музыка, фоном окрашивающая содержание поэмки…» – взгляд мудрого Кащея, куда-то в сторону, с прищуром «тухлого глаза». Заметил! Метка! И приговор! Да, приговор к свободе, так как Савва уже давно ощущал себя приговорённым к однообразной жизни, к одной «колее». Он мучился «синдромом отложенной жизни». Нет! Он ещё взойдёт на парусник, возьмёт в руки штурвал! Он – Одиссей! И от закружится в новой Игре!
Савва Арсеньевич угадывал, как наставительно-насмешливо отзовётся его старый и верный со школьной скамьи друг, искушённый и укушенный сочинительством Китаврасов, «Гоша-Кит».
– Саввик, поц ты неуёмный! Музыка – твоя жена. Преданная тебе Алинка. А «слово» тянет только на любовницу! И даже в моём сорокалетнем «сожительстве» с ним… Чуть отношений – чаще сношения… Ха! Случайная, лукавая, многообещающая и многозначная неуловимость. Незавершённость, неразгаданность, невыразимость. Н4! Мучаю себя всю жизнь. И мне не поставят памятника… И на мою голову не накакает белоснежная чайка… Ха-ха… Как можно доверять? Ты шо? Вот хоть учти такой пустячок: слов на презренную букву «Г» в три раза больше, чем на обворожительную «Ю»! Как тут пребывать в литературной неге, а? Посыл-то ложный, на букву «Г»…
Я возражу:
– Сам-то строчишь! Кайфуеш!
Он и согласится, и возразит. Строго:
– Я играю на своём поле!
Ах, эти родные диваны! Черский опять плюхнулся в диванный уют и негу. «Только они позволяют философам правильно думать! Впрочем, не так… Карл Густав Берман, ещё один мой Бернский друг, утверждал, что философ – тот, кто на пару правильных вопросов даст десяток остроумных, логически точно выверенных неправильных