Десять самых долгих шагов в моей жизни. Клетчатый костюм паяца распахивает передо мной двери. Кажется, слышу перезвон бубенцов дурацкого колпака, но скорее всего это звенит в ушах мертвая тишина. Толпа тряпичных пустотелых кукол остается позади.
Вхожу в зрительный зал. Здесь никого нет и почти совершенно темно, если не считать единственного косого луча света. В этом луче двигается красная перчатка, вынимающая колоду карт из лифа цыганского платья. У темноты нет плоти; ей нужны послушные вещи, чтобы показывать фокусы. Или нечто большее, чем фокусы.
Пользуясь относительной свободой передвижения, стараюсь побыстрее пересечь пустой зал и при этом не смотреть на сцену. Боковым зрением все же улавливаю происходящее: возникают и рушатся карточные домики; пепельно-серые голуби появляются из ниоткуда и, хлопая крыльями, исчезают в темноте за пределами луча; кружатся розовые лепестки; из опрокинутой чашки выливается вода и тут же рассыпается кристаллами льда…
Сворачиваю к боковым дверям. Заперто. Стреляю в замок. Бесполезно. Снаружи стальной засов. То же самое с противоположными дверями. Ничего не остается, кроме как подняться на сцену. Справа от меня овраг оркестровой ямы, слева – закрытый занавес.
У красной перчатки появилась пара. Одна делает знак приблизиться, сгибая и разгибая указательный палец. Другая держит извлеченную из колоды карту рубашкой ко мне. В платье, украшенном увядшими цветами, появляется пулевое отверстие; в остальном эффект не больше, чем от дуновения сквозняка. Я даже не заметил, как выстрелил. Перчатка качает пальцем у меня перед носом. Дескать, так просто от нас не отделаешься…
Ищу проход в складках занавеса. Поднимается густое облако пыли. Какое-то время невозможно дышать и ни черта не видно. Теряю ориентацию. Ну и где же вы теперь, шаловливые красные ручки?
Ощущаю, как что-то проскальзывает в карман куртки. Клочок бумаги. Или карта. Или открытка на память. Ладно, сейчас не до этого, потом разберемся. Если для меня наступит «потом»…
Пальцы нащупывают бахрому, которой отделан край занавеса. Совершаю несколько трудных шагов вслепую. Судорожный вдох. Никогда не думал, что можно так обрадоваться наступлению полной тишины, темноты и отсутствию прикосновений. Три младшие сестрички смерти посетили меня одновременно. Надеюсь, этот парад темных планет не означает, что где-то поблизости притаилась старшая…
Такие минуты ценятся дорого. Иногда одна может сойти за вечность. Отстраненность. Безвременье. Граница, предел существования. Сознание сжимается в точку. Затем начинается пульсация.
Страх накатывает липкими волнами – страх без примеси ложных причин и без отвлекающей игры воображения. Вскоре это уже не волны, а удары стилетом – страх голый, острый, жалящий, как электрический ток. Цепляюсь хотя бы за него – больше ничего не осталось. Не сопротивляюсь.