Мама моя, Мария, была женщиной дородной, с красивым открытым лицом, и, не смотря на суровый быт окружающий ее, была женщиной задорной, и я бы даже сказал искрометной, чем, несомненно, нравилась моему отцу, хотя, все равно ей от него и попадало, ведь время и нравы были такие. Тогда считалось, что если муж свою жену не бьет, то и не любит он ее вовсе, будто она ему безразлична. Мама рассказывала мне, что дед ее был пОляк, однако далее подробности мне неизвестны.
Конечно, у меня были дед и баба, по отцовской линии, к которым я любил бегать в гости, так как жили они неподалеку. Деда звали Харитон, как я уже говорил, однако многие его звали дед Пультэка, почему именно возникло такое прозвище, по какой причине и что явилось основанием, мы уже никогда не узнаем. Вообще деревенские жители были еще те мастаки давать прозвища – достаточно было не так произнесенного слова или фразы и к человеку мгновенно она приклеивалась, и он становился обладателем прозвища.
Одним прозвища давали по происхождению, другим по наитию. Достаточно было одному парню обмолвиться и на шпака (так у нас называли скворцов), сказать «пштак», так он тут же стал Пштаком, а позже и дети его – пштаками, или детьми Пштака или пштакинчатами. Одна женщина, имени ее я уже не помню, приехала, сбегая от голода из Поволжья, и поселившись в Булаганке, женила своего сына, Ивана на девке. Уж как звали эту несчастную девку никто и не помнил, а все потому, что свекровь назвала ее при людях, как привыкла у себя на родине – снохой (что до сего случая никто в селе не слыхивал), так и осталась бедная девушка Снохой, а дети ее – Сночынчатами. Особо запомнилась мне баба Мещиха, которая жила неподалеку, она разговаривали с сильным поволжским акцентом, делая ударение на «о», и врезалась мне в детскую память ее фраза:
–Пойду домой, в избе у меня Вовка гОлодный и Мешка гОлодный.
Фраза, в общем-то, совсем не смешная, но нам не смотря на то, что и мы были не лучше этих голодных Мешки и Вовки и также, не доедали, она, благодаря чисто манере ее произношения с определенным акцентом, казалась очень смешной.
Так вот, дом свой дед построил сам, из камня ракушечника, «семерика», так называемого, который сам и добыл, и камень этот был настолько крепок, что забить в стену гвоздь, оказывалось непосильной задачей. Люди, работавшие в скале, знали, что камень, добываемый с самых верхних слоев ракушечника, был более крепким, чем тот, который добывали с глубины, поэтому и ценился