Не на все эти или им подобные вопросы можно удовлетворительно ответить в рамках настоящей статьи. Попробую, по крайней мере, наметить возможные ответы на некоторые из них. Но для начала кратко охарактеризую состояние массового исторического сознания или понимания того, что «произошло в 1917 году».
Говоря о «коллективной памяти» следует иметь в виду, что люди помнят не сами события, а то, что им рассказывали о них, соответственно, то, что им вменялось в обязанность «помнить». Опросы «Левада-Центра» показывают наличие двух слоев или типов массового отношения к революции 1917 года.
Первый представляет собой руины советской идеологии, центральное место в которой занимал комплекс значений ВОСР. Если принять тезис, что сама суть революции означает: а) разрушение старой системы и б) формирование нового общественно-политического строя, то Октябрь 1917 года в этом контексте – принципиальный поворот человеческой истории, начало построения бесклассового общества, свободного от эксплуатации человека человеком. Это событие обозначало не столько падение самодержавия (крах Старого режима), сколько конституирование нового социального порядка, нового социума. По своей значимости в советской идеологии ВОСР занимала центральное место в истории человечества, открывая новую эру его развития. Революция превращалась в нулевую точку нового летоисчисления. Выражением и убедительным доказательством правильности этой идеологии для ее адептов или склонных принять ее было послевоенное возвышение СССР до положения одной из двух мировых супердержав.
В другой версии большевистская революция понимается как социальная и антропологическая катастрофа, тектонический разлом национальной истории, насильственный разрыв со всем предшествующим развитием страны. Такое мнение разделяют как консервативные националисты (православные и монархические фундаменталисты), так и либералы, сторонники вестернизации России, расценивающие победу большевиков как начало тоталитарной контрмодернизации. Истоки подобного понимания можно найти в работах либеральных историков начала 1920-х годов или в выступлениях эмигрантов, пытавшихся осмыслить свое поражение. Во второй половине 1960-х – начале 1970-х годов идеи и представления этого рода проникли в самиздат, получив особую актуальность после подавления «Пражской весны» и краха самой идеи социализма.
В своем чистом виде обе трактовки характерны для относительно немногочисленных групп населения, занимающих крайние полюса идеологического спектра (примерно по 15–20 % каждое крыло). Большинство же населения легко смешивает отдельные компоненты расходящихся версий, ничуть не смущаясь возникающими противоречиями в трактовке давних событий. Поскольку у Кремля нет определенности