Остановимся на более подробной характеристике этих текстовых измерений.
Е.И. Дибровой было предложено понятие смыслового пространства читателя и его истолкование в терминах “вертикальной” текстовой структуры; она обозначила его как надтекст. “Надтекст, – пишет Е.И. Диброва, – надстраивается над смысловой линией текста как дополнительное смысловое пространство читателя, предоставляемое ему произведением. Вживаясь в текст, читатель вносит в него свои смыслы, нередко сугубо личностные, но вытекающие из содержания текста. Надтекст представляет собой тот семантический зазор, который объективно существует между понятиями автора и читателя” (Диброва 1994: 20, цит. по: Сигал 2007: 43). К.Я. Сигал проводит границу между надтекстом и подтекстом и объясняет отличия между ними. “Надтекст – это читательское ощущение, которое выстраивается как интеллектуально-чувственное восприятие текста. Текст и надтекст – разнопорядковые явления, надтекст не включается (в отличие, скажем, от подтекста) в метасмысловую структуру текста, ибо несмотря на превращение единства замысла в текстовом воплощении в множественность его интерпретаций, текст остается онтологически целостным и единичным (Сигал 2007: 45), а “проникновение читателя в авторский текст и подтекст и их интерпретация его (читателя) личностными смыслами и составляют надтекст художественного произведения” (Сигал 2007: 44).
Итак, надтекст отражает смысловое пространство читателя, подтекст – метасмысловую структуру текста, предтекст включает в себя заголовочный комплекс и относится к метатекстуальности, вызывая у читателя определенные ассоциации, которые автор использует для создания образа.
Само понятие “пространство текста”, по нашему мнению,следует расширить. В него входит не только подтекст, предтекст и надтекст (т.е. та среда, которую он порождает), но и сам текст. Он существует не только как контекстный минимум диагностики смысла, но и “как законченное целое, будь то письменное монологическое сочинение или устный диалог, – ведь и последний имеет свое начало и свой конец, позволяющий подвести итог реализованному обмену мыслями” (Блох 2004: 169).
Обратимся к вопросу относительно соотношения языка и речи применительно к тексту.
Зачаток учения о разграничении языка и речи мы находим в диалоге «Софист», написанном крупнейшим философом Древней Греции Платоном (Блох 2004: 30). «Таким же образом, если произносится «лев», «олень», «лошадь» и любые другие слова, обозначающие все, что производит действие, то и из их последовательности не возникает речь. Высказанное никак не выражает ни действия, ни его отсутствия, ни сущности существующего, ни сущности несуществующего, пока кто-либо не соединит глаголов с именами. Тогда все налажено, и первое же сочетание [имени с глаголом] становится тотчас же речью – в своем роде первою и самою маленькою из речей» (Платон. Софист). В сущности, в этой трактовке речи содержится также и определение предикации, о которой исследователи-лингвисты