– Кто это мы-то? – спросила она.
– Распорядители праздника. Я, Глинков, Ушаков.
– Какой вздор! Ушаков танцевал со мной вальс.
– Ну, это, должно быть, уж он после работы на танцевальном вечере очутился. И я хотел идти, но рубль платить за вход в одиннадцать часов…
– Стало быть, вам рубль дороже, чем со мной танцевать? Прекрасно!
Варя сделала глазки и надула губки.
– И хорошо еще, что судебный следователь Чайкин ко мне подошел, а то я так бы и просидела третью кадриль, не танцевавши, – продолжала она. – И какой милый и прекрасный человек!
– Да он, Варвара Петровна, вовсе не судебный следователь. Он учитель пения. Ваша маменька тоже его за судебного следователя считала, но я уж объяснил ей, – сказал студент.
– Все равно прекрасный человек! И как танцует!
– А мне так жаловались на него. Он, говорят, руку дамы ужасно тянет вниз.
– Пустяки. Это-то и хорошо. Ну, что же наш спектакль? – спросила она.
Студент развел руками.
– Расстройство, полное расстройство, – проговорил он.
– Ах, вы! Всех взбаламутили, а теперь на попятный… Расстройство… А вот ежели бы Чайкин взялся устроить спектакль, то, наверное, не было бы расстройства. Ну, я пойду кофе пить.
Она круто повернулась к двери.
– Варя, Варя! Постой! – остановил ее Вася.
– Ну, что такое? Наверное, какие-нибудь глупости!
– Ты знаешь, кто такая Пелагея Васильевна?
– Какая такая Пелагея Васильевна?
– Да Яликова. Мать Нади Яликовой, которая вот с этими кудлашками на лбу ходит.
– Ну, ну… Ну, что же дальше?
– Наша маменька говорит, что ейная мать была кухарка, простая кухарка.
– Вася! Вася! И не стыдно вам сплетничать! Ай-ай! – покачал головой студент.
– Да ведь это не я, это маменька. Она вам же рассказывала. Я слышал.
– Довольно, довольно. Как это стыдно про людей злословить!
– Да ведь маменька, а не я.
Студент взглянул на часы и сказал:
– Ну, давайте скорей заниматься. Ведь мне некогда. Надо на другой урок идти. Слушайте! «Два мальчика были застигнуты в горах метелью…»
– Да уж это я слышал. Говорите дальше! – сказал Вася.
Студент вспылил.
– Как вы смеете меня понукать! Сами же вы меня поминутно перебиваете, не даете рассказать, а теперь понукаете! – воскликнул он. – Перепишите мне за это шесть раз латинское склонение, которое я вам задам. Это будет вам в наказание.
– За что же это, Вениамин Михайлыч? – слезливо заговорил Вася. – Я к вам всей душой, а вы меня не любите.
– И чтобы к завтрему было переписано!
– Ну, уж этого я не могу, никак не могу. Сегодня вечером у Звонаревых будет иллюминация.
– Как там хотите, а чтоб было сделано!
– Простите, Вениамин Михайлыч!
– Ага! Теперь простите! Зачем же вы меня перебиваете? Ну… «Два мальчика…»
– Одно слово, Вениамин Михайлыч.
– Ну?!
– Вы не верьте Варе. Это она так