А через пять лет месс, литургий и хоровых песнопений, в субботний летний вечер, примечательный только тем, что кошка из третьего дома отказалась спускаться с дерева, Л. Т. искренне пожал руку последнему прихожанину, снял римский воротничок, потер потускневшую татуировку цепи, впивающейся в его шею, запер двери и больше никогда не возвращался. Что послужило причиной такой радикальной перемены, знали немногие. Все они унесли это знание в могилы.
Ровно через год на девять округов прогремело одно слово «нечестивые». И мир узнал новое имя: Беркут. Его люди жгли, насиловали, убивали, нажирались как свиньи и в полный прах уничтожали все на своем пути. В редкие моменты отдыха на своих рычащих железных конях они приезжали к клабхаусу – в царствие бывшего проповедника – где его устав стал библией, а чопперный крест заменил нательный.
Именно сюда этим утром на всех парах летел шестнадцатилетний Праведник.
Одноэтажный дом когда-то давно был бараком и стоял возле самого леса. Он не привлекал внимания и в это же время спокойно вмещал всех, кто изъявил желание появиться на территории клуба. Говорили, что под домом есть большой бункер, который Беркут лично обустроил для себя, но Праведник просто не мог представить лидера «Нечестивых», отсиживающегося где-то в подземелье, а не ведущего своих людей за собой.
Чувство страха отпустило парня еще на подъезде в город, но стоило его трайку оказаться возле клабхауса, как появилось новое неприятнейшее ощущение полной несправедливости.
Отдраенного до блеска классического мотоцикла Триумф не было ни на подъездной дорожке, ни на стоянке, ни на специально закрепленном месте. Значит, не было и Беркута. Зато еще издалека возле дома он заметил легкое поблескивание длинной кастомной вилки Сузуки Бандит. Эту вилку Праведник узнал бы и в кромешной тьме, все потому, что обладатель стоящего у дерева мотоцикла был ему крайне неприятен. Не то чтобы он не доверял сержанту (в конце концов, если сам президент выбрал Хельмута отвечать за безопасность, тому следует доверять), просто сержант отличался непонятным, порой раздражающим желанием следовать правилам. При этом правила он определял исключительно сам и частенько срывался на любом, кто опрометчиво попал под горячую руку. Праведнику лично перепало четыре раза, еще одного он не хотел.
Помявшись у порога пару минут, он открыл тяжелую дверь и прошел по темному коридору.
Бывая здесь раньше, каждый раз он с интересом рассматривал стены, покрытые старыми газетными вырезками, угрожающими или пошлыми надписями, афишами и потускневшими граффити. Каждый, кто входил в клуб, притаскивал в дом свои интересы, и всего за десяток лет это место стало складом множества культур.
Но в этот раз стены не занимали его вовсе. Он прошел уверенно, не оглядываясь по сторонам, пылая энтузиазмом и желанием поделиться увиденным, и только в самом конце коридора замялся, в нерешительности остановившись прямо у входа.
«Лучше