Погасший внезапно неистовый световой поток сделал и так непроглядную темноту совершенно аспидной. Мрачные тени метались в свете догоравшего пламени. Жуткий абрис холмистой пустыни терялся в каком-то зеленовато- белом мороке. В этой абсолютной черноте только полоска вьющегося шоссе отблескивала едва видными отсветами под тёмно-синим меркнущим небом.
Люди испарились. Ни звука человеческой речи, ни стона раненого или обожжённого я более не слышал. Тут только я заметил, что в самом верху небес по-прежнему видны яркие глаза звёзд, да где-то далеко на западе, как предвестник рассвета, начинала загораться мутная зелено-серая полоса. Чёрный абрис леса и контуры готических крыш Хорселла резко обозначились на ночном небе.
Было тихо. О, как тихо было вокруг! Ни звука, ни шума ветерка в кронах, ничего!
Теперь тайные орудия марсиан были сокрыты в земле, и над дымящимся котлованом одиноко торчала, как игла, их блестящая мачта с непрерывно вращающимся зеркалом наверху. Вблизи дотлевали кусты и деревья, а вдали, над невидимыми во мраке домами пригородов Уоркинга ревели снопы яркого пламени.
Я испытывал странное ощущение. Ночь и та картина, которую я теперь видел пред собой, вовсе не говорила о том, что всего несколько минут назад над этим местом разыгралась ужасная, непредставимая по масштабам трагедия. Всё вроде бы оставалось на месте, и эти волны огня и разрушений, казалось бы, не прокатывались по земле. От несчастной группы волонтёров под белым флагом не осталось даже головешек, и протерев глаза, я осмелился вопросить себя, а может быть, эти люди и это белое знамя было всего лишь моим глупым видением, плодом фантазией усталого, зачумлённого ума, а их на самом деле не было, никого не было, и никому в голову не пришло в голову нарушить гармонию этого прекрасного летнего дня?
Вдруг до меня дошло, что здесь я остался вообще один, вокруг нет ни одной живой души, и помочь мне некому, я беззащитен и одинок, как перст! Страшная плита страха придавила меня, холодя и лишая последних сил. Ужас! Какой ужас! Какая страшная беда, беда, которой могло бы не случиться, обрушилась на этих людей и меня! Какая трагедия!
Тут только я словно проснулся и дико побежал, то и дело падая и спотыкаясь в темноте в зарослях вереска.
То состояние, в котором я бежал по сожженной пустоши, едва ли можно охарактеризовать одним словом «страх». Это был страх, возведённый в квадрат, в куб. Ковырные марсиане таились где-то рядом, буквально в нескольких метрах, и опасность, шедшая от них была во много раз страшнее, чем опасность очутиться безоружным перед мордой льва или крокодила. Этот ужас подогревался царившей вокруг кладбищенской тишиной и абсолютной темнотой. Полная растерянность овладела мной.