Профессор Штайндорф был очень мил, он уделил мне полчаса времени, сказал, что я должен в совершенстве овладеть чтением папирусов на языке древних египтян, что именно в нашем университете работают лучшие специалисты в области древнеегипетского языка, и назвал несколько имен.
Теперь об именах и фамилиях в дальнейшем. У меня нет возможности спросить у каждого из моих коллег разрешения на рассказы о наших беседах, и здесь проблема не только частная и этическая, но и политическая. Сейчас мы живем в Рейхе, а после, если останемся живы, будем жить в оккупационном режиме, это уже предрешено самим ходом войны. Никто и ничто не способны спасти Германию от возмездия за все, что мы сделали и еще успеем сделать. Я не хочу, чтобы мои записки стали частью материалов каких-то следственных дел, ни до краха Рейха, ни после его краха. Поэтому, начиная с 1932 года и даже иногда значительно раньше этого, я буду либо не упоминать часть имен, либо несколько изменять их при необходимости.
Возвращаюсь к теме: по совету профессора Штайндорфа я встретился с одним молодым приват-доцентом по имени Рудольф, которому начал излагать свои мысли. А мысли у меня были связаны с библейскими рассказами о пребывании патриарха Иосифа в Египте, о фараоне Рамзесе Великом, о Моисее и Исходе евреев, все то, что навеяли мне роман Эберса «Уарда» и поверхностное и небрежное прочтение отрывков текста Ветхого Завета.
Рудольф терпеливо выслушал мой сбивчивый рассказ, но не сказал сразу ничего и предложил обсудить эту тему не в душном кабинете, а гуляя по парку в Тиргартене. Прогуливаясь по аллее, Рудольф неспешно развивал тему нашей с ним беседы. Выходило так, что Георг Эберс сделал великое дело, привлекая талантливых молодых людей, таких как я, к изучению истории Древнего Египта. Для широкой публики это очень важно, это раздвигает границы культурно-исторического пространства. Но если я хочу стать египтологом, то должен понять, что нахожусь в самом начале пути и мне не удастся сделать открытие там, где уже основательно поработали великие умы, иначе, как достигнув высочайшего уровня знания важнейших явлений времени, деталей языка и культуры. Это было по-немецки, это было понятно. Правда, я вспомнил и замечательное изречение одного англичанина: «Не надо делать то, что за нас доделают немцы». Сказал это Рудольфу, ожидал резкой реакции, но тот неожиданно весело рассмеялся: «Вы правы, действительно, мы в своей мелочности порой доходим до идиотизма».
И тут же Рудольф развил мне охватываемые философией познания принципы единства науки и свободы научного мышления, что были сформулированы Вильгельмом фон Гумбольдтом при основании Берлинского университета. Наука находится на грани познанного