Встречались, конечно, сталкивались – то в столовой, то в гардеробной, то в холле, то на объединенных лекциях.
Она как будто его не узнавала. Впрочем, кого узнавать-то? Ну перебросились фразами в коридоре, и забыла, наверное. Тоже мне – повод!
Нет, было однажды – он осмелел! Сам удивился своей прыти.
В столовой встал прямо за ней. Подвинулся – так близко, что услышал запах ее волос – едва уловимый аромат сладкого шампуня.
Надя, наверное, почувствовала его близкое присутствие и дыхание, резко обернулась и чуть покраснела.
– С юбкой порядок? – От смущения и страха он совсем «распоясался».
Она чуть сдвинула брови, словно вспоминая, и через минуту кивнула:
– Да, на помойке она! Нервомотка моя!
Но тут же отвернулась и заговорила с подругой, обсуждая, что брать на обед – щи или лапшу.
Алексей завороженно смотрел, как она шла с подносом, выискивая свободное место. Статная, гордая. Взгляд – мимо всех.
На него Надя больше не посмотрела.
«Безнадежно, – подумал Алексей. – Где она и где я?»
На ее орбите никогда не будет таких… Робких, трусоватых, нескладных, неловких.
Да и быть не должно. У таких женщин – свои герои. Куда уж ему?..
Дом свой он любил. И семью свою тоже. Жили они в старой, даже древней, квартире – дому было под сотню лет – девятнадцатый век.
Построен он был как доходный – квартиры всегда сдавались внаем.
Квартиры были разные – большие и не очень. После экспроприации дом был поделен на коммуналки, а квартиры – на крошечные клетушки.
А им повезло – дали отдельную. Ну понятно, что по «заслугам», – дед был известным физиологом, учеником Павлова.
В тридцатые деда «сохранили» – ограничились только «шарашкой».
Бабка, вторая дедова жена (первая, мать его сына, скончалась при родах), была тоже не «фунт изюму» – писала детские книжки про беспризорников, взращенных в детских домах и попавших в «большие люди».
Власть она не славила – искренне в нее верила, была коммунисткой ярой и убежденной.
К тому же и сама детдомовка, у которой «все получилось».
Деда Алексей не застал, а вот бабка Анна Васильевна жила долго, до конца шестидесятых. На стене в ее комнате висели в ряд Ленин, Сталин и почему-то маршал Жуков – любимый герой. И ни одного портрета писателя у нее, собственно тоже писателя, не было.
Видимо, не нашла она среди собратьев героев.
К неродному сыну, отцу Алексея, она относилась неплохо – ну, как могла. Нежности презирала, ласки и поцелуи были запрещены, баловство, разумеется, тоже. Но относилась к пасынку ровно и заботилась о нем от всего своего неласкового и строгого сердца.
Квартира была трехкомнатной плюс темная комната, как ее называли. Подростком он узнал, что это была комната прислуги. Темной, кстати, она не была – высоко под потолком находилось окошко – узкое