Стоило мне спросить про смерть матери, как лицо Амелии словно потемнело, она стиснула пальцами подлокотники кресла и отвернулась, глядя в окно. Я не торопил ее, только наблюдал, и, в конце концов, она заговорила. Тихо, но уверенно, не стараясь скрыть боль, которую ей причиняют эти воспоминания. Из ее слов я понял, что девушка до сих пор не желает принять то, что мать совершила преступление настолько тяжкое, чтобы за него казнить, а отца винит в ее смерти до сих пор. На брата же она смертельно обижена за то, что тот так спокойно воспринял произошедшее, даже не попытавшись этому помешать. О своих неоднократных побегах она говорить категорически отказалась даже под угрозой того, что я подам новую жалобу. Заявила, снова цитирую: «Это не ваше собачье дело», и ей не хотелось больше находиться в оплоте этой прогнившей убогой системы. Интересно то, что она ничуть не боялась делать такие заявления в сторону Синода, даже зная, что за этим последуют подозрения и обвинения в измене.
Затем мы перешли к разговору о ее успехах в боевых искусствах. Как выразилась Амелия, посвятить себя единоборствам стало для нее вынужденной мерой, чтобы не свихнуться в четырех стенах под постоянным надзором тех, кто докладывал отцу о каждом ее шаге. Однако она достигла в этом успехов, так что могла бы стать крайне ценным кадром для Синода. И все же… Если руководство поинтересуется моим мнением, а это непременно однажды случится, я буду категорически не рекомендовать ее к назначению на высокие должности, по крайней мере, пока.
Штаб Священного Синода. Тренировочный центр.
2 часа 18 минут.
Несмотря на то, что было далеко за полночь, Амелии не спалось. А когда ей не спалось, она приходила в центр потренироваться. Благодаря примерному поведению, отец ослабил надзор, который установил после очередного её побега.
Ночь – любимое время Амелии. Ей не приходилось общаться с другими людьми, и девушка полностью погружалась в тренировочный процесс. Она словно порхала над полом. Медленные и плавные движения переходили в быстрые и точные удары. Вот она подобна реке, текущей размеренно и безмятежно, а в следующий миг она превращалась в монолит, который ничто не могло сдвинуть с места.
После нескольких часов занятий, Амелия приняла душ и пошла в свою комнату. Ночью в здании Синода было немного мрачновато. В коридорах никого кроме нескольких часовых. А постоянно бушующая гроза не добавляла ярких красок готическому зданию. Но при всём этом, Амелия любила гулять в это время. Многочисленные массивные статуи, находившиеся буквально в каждом углу, в тусклом ночном освещении казались живыми.
Подходя к комнате, она увидела своего инструктора по единоборствам, мастера Линду Льюис, на лице которой читалось беспокойство. Чтобы мастер пришёл в столь поздний час, должна появиться