– Ваши фото?
Штейн протягивает свои карточки, я в растерянности сообщаю:
– У меня нет.
Лицо посла вытягивается в недоумении: видимо, он впервые видит человека, который явился за визой, не позаботившись о снимках.
– Ну, я не знаю, – изрекает он наконец. – Ума не приложу, где здесь поблизости автомат.
Мы со Штейном моментально переглядываемся. Делать нечего, была не была, и Леонид Захарович протягивает послу еще один конверт:
– А такие подойдут?
В конверте четыре мои фотографии: на одной выпученные глаза, на другой перекошенное лицо, третья в духе Эйнштейна с высунутым языком, а четвертая могла бы оказаться приличной, если бы было четко видно, кто на ней изображен. Еще одно странное стечение обстоятельств. Представим себе, что сотрудница «Аэрофлота» в аэропорту Ле Бурже оказалась бы любезной и решила наши проблемы за пять минут. Мне нечего было бы сейчас предъявить послу. Ведь пока мы ждали, когда справочная выполнит наш запрос, успели немного побродить по аэропорту и наткнулись на автомат, делающий снимки. Штука, которую советский человек не мог себе даже представить. Как тут не позволить себе подурачиться вволю. Подурачились. Возможно, где-то в архивах посольства Венесуэлы во Франции сохранились анкеты двенадцатого чемпиона мира по шахматам, президента Советского фонда мира, депутата Государственной думы Российской Федерации, где на снимках он выглядит, скажем так, не совсем официально. Визу в моем паспорте украсила четвертая фотография, на которой с трудом можно было различить человека, и проверяющим на каждой границе пришлось потом долго вздыхать, проклинать посольских и горестно качать головой.
Дальше добирались мы в Каракас без приключений, но в самолете из Амстердама Штейн вспомнил, что оставил в зале Ле Бурже на сиденьях свой плащ. Не знаю, зачем понадобился Леониду Захаровичу плащ в экваториальной Венесуэле в июне месяце. Рука судьбы, вероятно, была уверена в том, что этот предмет одежды ему не пригодится, а потому приберегла его и заботливо хранила на тех же сиденьях до нашего возвращения в Париж.
А после Парижа снова Москва, охваченная летним ливнем, который наконец дарит моей обожженной в Каракасе коже долгожданное облегчение. Интересно, что в Венесуэле на меня произвел впечатление номер люкс, в котором мы оказались по доброте аргентинского гроссмейстера,