В уличную дверь забарабанили. Я метнулась к окну, но опоздала: кто-то уже вошёл на веранду. Тяжёлые шаги приблизились к двери, и она сотряслась от удара. Я, инстинктивно, спряталась в кусте герани. В следующую секунду дверь резко распахнулась, и в комнату ввалился увалень. Первое, что я увидела сквозь листья, это – пухлая рука, держащая за хвост деревянного кота. Зебрик?! Я отодвинула мешавший обзору лист герани, и крик ужаса комом застрял в горле: это был Вадик, но какой… Его, будто, воздухом накачали, как резиновую куклу… «Вадик» небрежно бросил Зебрика на дрова, окликнул:
– Хозяйка, алё?
Я медленно приходила в себя, осознавая: это не Вадик и кот не Зебрик. А кто? Третий? Или это какая-то колдовская штучка? Иначе, зачем делать такую… уродливую копию Вадика?
Лже-Вадик протопал в другую комнату и, не обнаружив хозяйку, громко выматерился. Вернувшись, подошёл к столу, отломив полбатона, стал есть, неприятно чавкая. Наклонился, внимательно рассматривая мою «мебель».
– Прикольно, – хмыкнув, щелчком разрушил «тахту». Прошёл к печке, загремел крышками, заглядывая в кастрюли и сковородки. Вернулся к столу со сковородой, которая наполовину была заполнена всё той же картошкой с курятиной. Ел Лже – Вадик шумно, торопливо, осматриваясь по сторонам. Задержал взгляд на чучеле удода, затем, скатав шарик из хлеба, метнул в него. Попал в голову, удовлетворённо гоготнул. Опустошив сковороду, продолжал жевать остаток булки.
– А пивка нет? – Не дождавшись ответа, вернул сковороду на место, вновь загремел крышками.
«Проглот, неужели ещё не наелся?!» С каждой секундой моя неприязнь к нему увеличивалась. Прямо руки чесались врезать чем-нибудь тяжёлым по этой квадратной спине, обтянутой кожаной курткой. Или хлестнуть прутом по раздувшейся заднице.
Вновь ругнувшись, Проглот грохнул очередной крышкой и вышел вон, оставив дверь приоткрытой. Я облегчённо передохнула, размяла затёкшие ноги и спину.
В сенях хлопнуло, похоже, дверца холодильника. Вернулся Проглот, неся в руках трёхлитровую банку с квашеной капустой и пластиковую бутылку с растительным маслом.
«Чтоб ты лопнул, обжора,»– искренне пожелала я, когда Проглот, наложив в тарелку капусту и обильно полив маслом, принялся есть. Конечно же, ничего с ним не случилось, ибо я желала без злости и не смотрела в ладонь.
Внезапно Проглот замер, с полным ртом и глядя на окно. Я затаила дыхание. Проглот судорожно глотнул, его пухлые пальцы ковырнули из батона мякоть, стали мять, как пластилин. Продолжая пристально смотреть на окно, Проглот скатал шарик. И тут меня ожгло догадкой: шарик предназначен мне! Но предпринять что-либо не успела: обрывая листья на пути, шарик шмякнул меня в грудь, в лицо, отбросил в угол окна. Я ударилась головой о раму и сползла вниз, под щербатое блюдце, на котором стоял горшок с растением.
«Ну, обжора, я тебе этого не прощу!» – только и успела подумать: перед глазами всё поплыло, голова наполнилась монотонным усыпляющим звоном, и я плавно заскользила в бездонную пропасть…
… Очнулась я от острой боли, она была всюду: в ногах, в руках, в шее.