Хотя не прекратились и богословские баталии, каждая сторона искала свои аргументы в этом споре. В 754 году иконоборцы созвали Собор, который декларировал в своих постановлениях следующее: «Нечестивое учреждение лжеименных икон не имеет для себя оснований ни в Христовом, ни в отеческом апостольском учении, нет также специальной молитвы, освящающей их, чтобы из обыкновенных предметов сделать их святыми; но они (то есть иконы) постоянно остаются вещами обыкновенными, не имеющими никакого особенного значения, кроме того, какое сообщил им иконописец»[11].
Иконоборцы вовсе не отрицали искусство как таковое, они даже не отрицали и церковное искусство, они ценили в основном внешнюю красоту и декоративность в украшении храмов, мастерство художника и приятность для глаз. Многие из них были тонкими эстетами. Восставали же они против иконопочитания как молитвенного акта и против иконы как сакрального изображения, не понимая и не принимая связи образа с Первообразом. Правда, в среде иконоборцев были различные мнения по поводу того, что и как следует изображать на иконах и фресках. Но в целом их аргументы сводились к ссылкам на Писание. Они говорили так: в Ветхом Завете есть вторая заповедь Декалога, запрещающая священные изображения, и прежде всего изображение Бога, да и в Новом Завете сказано: «Бога не видел никто никогда» (Ин 1:18). Отсюда и вывод: икона есть нечто богопротивное. Единственной иконой Бога, по их мнению, может быть только евхаристия – Тело и Кровь Христовы. Эту точку зрения весьма пространно излагает в своем богословском трактате император Константин Копроним, возглавивший партию иконоборцев после смерти своего отца, Льва Исавра.
Оставим пока в стороне ветхозаветную заповедь, о ней мы скажем позже. Разберем аргументацию иконопочитателей, опирающуюся на евангельское откровение: «Бога не видел никто никогда…» (Ин 1:18) Цитируя первую половину этого стиха, иконоборцы упорно не замечали второй. Или не хотели замечать. Тогда как для сторонников иконопочитания именно этот стих из Евангелия от Иоанна не только становится объяснением возможности изображать Христа, но и проясняет отношения образа и Прообраза, символа и архетипа, изображения и изображаемого. В полноте эта фраза звучит так: «Бога не видел никто никогда, Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин. 1.18). В этих словах открывается тайна Воплощения Слова – Невидимый, Неизреченный, Непостижимый Бог принимает человеческую плоть и становится видимым, а следовательно, изобразимым. «Если ты узрел, что Бестелесный стал человеком ради тебя, тогда, конечно, ты можешь воспроизвести Его человеческий образ. Если Невидимый, воплотившись, стал видимым, ты можешь