Дону Мунду он обнаруживает на заднем дворе. Она развешивает белье. Врач идет, раскачиваясь и смешно пританцовывая, уворачиваясь от хлещущих на ветру простыней.
– Как вы думаете, доктор, будет еще дождь?
Доктор задирает голову, но бескрайнее небо не в его компетенции. Здешние тучи ему чужие, да и будь они даже лиссабонскими тучами, он не смог бы прочесть по ним прогноз погоды. Нет, он не из тех, кого в поселке зовут “толкователями туч”.
– Каждый раз, как развешиваю простыни, – доверительно сообщает Мунда, – этот подглядывает за мной из окна. Бедняга думает, что я готовлю ложе для нашей новой брачной ночи…
– А почему бы и нет?
– Ни за что.
– Но почему?
– У меня на то свои причины.
– Но вы все еще любите его. Видно же, что любите.
– Любовь тут не ночевала.
– Подумайте как следует, дона Мунда.
– Я хочу, чтобы он помер. Вот как помрет, буду спать с ним хоть все ночи подряд.
Врач гоняется за ней между развевающимися простынями, будто в салки играет.
– Но скажите, почему вы его так ненавидите.
– Ненавижу? Много чести.
– Но убивать-то его за что? Что он вам плохого сделал?
– Не так сделал, как еще сделает.
Бартоломеу не настолько труслив, чтобы быть злодеем. С какой стати ему замышлять что-то против собственной жены?
– Бартоломеу не причинит вам зла.
– Так отчего же, спрашивается, он мне каждый день угрожает?
Мундинья спускает по бедру таз с бельем, вытирает передником пот со лба.
– Я вам скажу: он грозится пустить слух по округе, будто я колдунья.
Такая судьба у женщин: всегда они во всем виноваты. А чем старше, тем – говорят – больше у них опасных умений. Доказательств не требуется. Суд бывает скорым, ни судьи, ни статьи. Приговор вынести проще простого: женщины приговорены заранее.
Последним, что наколдовала Мунда, могла бы стать, к примеру, хворь, повредившая рассудок солдат. Не армия ли во время недавней гражданской войны бросала вызов силам небесным? Малохолики теперь расплачиваются за грехи всего войска. А наворожила – Мунда.
– Тут неподалеку вдова жила. Так ее обвинили в том, что она ведьма, и забили камнями до смерти.
Убили как бы все и никто. Тысячелетние страхи и предрассудки узаконили подобные казни. Да вот ведь и сама Мунда хотела похожего: убить и как бы не убить мужа, дать ему яду под видом лекарства. Несчастная соседка была полной вдовой, она действительно овдовела. Мунда была всего лишь полувдовой. Ее ведьминские способности дожидались только смерти супруга, чтобы развернуться во всю ширь.
– Зайдите в дом, доктор. Успокойте этого. Он уж, верно, извелся весь, гадая, о чем мы тут разговариваем.
– Тогда я пошел.
– И скажите ему, что это белье не из-под солдат. Это чистое белье, чище, чем то, которое он каждый день марает.
Иностранец пятится,