– Отец, тебя ждут дома.
Мэтью Аллен лежал, препоручив весь свой вес кровати, голова утонула в подушке, руки и ноги бездвижно покоились на перинах, словно плавучие бревна. Он любил свою постель – этот уютный островок, где он находил приют после неизбежных треволнений дня, проведенного среди сумасшедших, с их безумной, суженной до предела логикой, с их стенаниями, безнадежностью, озлобленностью и непристойным поведением. А здесь – здесь ему не надо напрягать ни единого мускула. Лампа тихо шипела. Рядом с ним на подушке высился такой знакомый и такой спокойный профиль Элизы: мягкие прямые брови, точеные ноздри, тонкая канавка, соединявшая их с большим, теплым, подвижным ртом. Ее лицо, окаймленное заколотыми волосами и ночным чепцом, отличалось перед сном особой простотой, какую чаще увидишь в церкви или в операционной, и эта простота его даже забавляла. Именно чепец делал ее облик столь милым, чуть детским и комично-церковным. Высокомерное, горделивое, непреклонное выражение ее лица во сне тоже не раз заставляло его улыбнуться.
– И на что ты, спрашивается, уставился? – проговорила она.
– На тебя. Разве нельзя мужчине поглазеть на собственную жену?
– А с чего вдруг? Я выгляжу… у меня где-то что-то не так?
– Нет-нет, ты выглядишь чудесно.
– Ну, тогда ладно. Завтра утром он уезжает.
– Да, уезжает.
– И он вел себя с нами не так уж и дурно.
– Э, не скажи. Жду не дождусь, когда мы его наконец спровадим. До чего же он обидчив и злопамятен.
– В самом деле?
– Да ты не знаешь и половины.
– Чего же я не знаю?
– Неважно. Нет ничего важного, что тебе следовало бы знать, что имело бы смысл рассказывать.
– Что ж, сочувствую. Как я погляжу, он тебя совсем замучил.
– И ведь по-другому он просто не может.
– Бедный драный старый кот, – проговорила она. И, мягко прижавшись к мужу, погладила его по голове.
– Ммм, хорошо.
– Да, – сказала она, надув губки.
Мэтью сунул руку под одеяло и положил ладонь на ее широкое теплое бедро. Под скользящей мягкой тканью тело казалось особенно гладким.
– Лучшее успокоительное.
Отбытие Освальда Аллена вышло на редкость благостным. Он раздал детям шестипенсовые монеты, что, впрочем, порадовало лишь малышку Абигайль. Поблагодарил Элизу за гостеприимство и пригласил все семейство к себе в Норк.
Мэтью и Элиза проводили его пешком на станцию – он настоял, что карета