Кстати, о любви. За все лето они не упомянули о ней ни в разговорах, ни в прелюдиях, ни после окончаний, когда стеснялись смотреть друг на друга. Ни на чердаке, когда прощались.
Он говорил: «Тебе надо учиться дальше…»
Она отвечала: «Я и так учусь… Буду швеей-мотористкой…»
Он говорил: «Я буду скучать…»
Она отвечала: «Я тоже…»
Он спросил: «Хочешь, я буду тебе писать?»
Она отвечала: «Не надо, а то мать прочитает…»
Он протяжно и нежно ее поцеловал. Она заплакала.
Он сказал: «Я обязательно приеду зимой на каникулы, обязательно!»
И она, шмыгнув носиком, сказала: «Да, приезжай, пожалуйста…»
Вот такая история. Впрочем, это было самое ее начало – прекрасное, неповторимое и бесконечно далекое.
5
Она хорошо помнит, как отвратительное тягучее нытье – близкая родня тошноты, овладело ею после его отъезда.
«Господи, – думала она, неожиданно повзрослев, – ведь сегодня еще только август! Как же я доживу до февраля?»
Ее недетскому отчаянию открылась вдруг бездна дней, которые ей предстояло пережить. Ее неведомой доселе взрослой тоске представилась неприкаянная шаркающая осень с восковым лицом и похожая на волчий вой дождливая грусть. Она увидела тьму, грязь, посиневшие от холода облака за окном, первый снег – ведь это будет только ноябрь, а за ним смерть природы и ее многодневные белые похороны, поминальная печаль одиноких зимних вечеров, и только потом февраль с его нарастающим невыносимым томлением – все впереди, все затаилось и не торопится сбыться!
«Ах, почему она отказалась от его предложения! Зачем не захотела поделить нечеловеческую муку бесконечного ожидания милосердным календарем его писем!» – терзалось ее сердце.
Через несколько дней стало легче. К своему удивлению она нашла утешение в учебе – в том самом постылом безрадостном занятии, к которому у нее никогда не лежало сердце.
«Тебе надо учиться дальше…» – сказал он, и она решила учиться, чтобы быть его достойной. Ее необъяснимое прилежание заметили преподаватели, а своей внезапной серьезностью она озадачила мать.
Им преподавали кройку и шитье, и однажды с ней случилось что-то вроде прозрения – она вдруг обнаружила, как безвкусно и небрежно одеты многие девчонки из ее группы, как, впрочем, и она сама.
«Как же так! – подумала она. – Ведь я должна быть самая красивая, самая нарядная, самая умная – иначе, зачем я ему!»
Именно в этот момент и решила она свою личную и профессиональную судьбу. Уединившись и сторонясь посиделок с дешевым портвейном, она сшила себе первое платье. Мать приятно удивилась и одобрила ее рвение. После этого она скроила и сшила платье своей лучшей подруге – той самой, чей братец ее совратил. Кстати, после одной из примерок он предложил утешить ее очевидную грусть.
«Ты че – дурак?!» – шарахнулась