– А у меня совесть так запятнана, что давно чёрными опухолями покрылась, – сказал Корней. – Я много лет ношу в себе необъятный кошмар. Я бы поделился с вами. Но уговор: всё сказанное тут –только между нами и только в новогоднюю ночь.
– В память о Тимке, – сказала Инесса.
– Да. В память о Тимофее.
– В одной книжке люди, спасались от эпидемии, засели в доме, развлекали себя рассказами и сторизами, – сказала Стася. – Очень интересная книжка, памятник литературы.
Стася такая всегда: что значит «зачёт-автомат» – так и не ответила, книжку не называет, типа: «а гугл на что?»
– Прикольно. Я так и знал, что вы меня поддержите, девочки. Но мужайтесь. Выслушайте и не презирайте, я сам себя презираю. Оглядываясь назад, всё ищу себе оправдание. Я убийца.
Глава третья. Плюс один шрам
Час от часу не легче. Один самоубийца, другой – и того хуже. Как же всё достало, мучилась Инесса, как бы пережить эту ночь? Зачем она вообще их позвала? Ей же никто не нужен. Ну конечно нужен. Если бы ничего не произошло, так встретила бы с мамой и Галиной Мурмановной, а так – жутко наедине со своими мыслями. А в таком раздрайве Инесса охотнее послушает Корнея, чем новости мамы и Галины Мурмановны о фигуристках, заказчиках, костюмах, программах и вечных интригах фигурки.
Инесса с мамой жили когда-то в Москве. Инесса хорошо запомнила лестницу – подниматься тяжело, но все жильцы ходили, и бабули с палочками, а дедуля на несгибаемых ногах смешил – так комично у него получалось не сгибая коленей и опираясь на перила «подпрыгивать» от ступени к ступени.
– Раз, два… семь, раз-два-семь. С ужасом думаю, милочка, что было, живи я на четвёртом этаже, а не на втором.
– Ну что вы… – отвечала мама, – ну…
– Подняться для моих коленей ещё куда ни шло, спускаться – сущий ад.
Инесса спрашивала у мамы, что значит «сущий ад» – мама отвечала:
– Это всё. Ку-ку.
Мама не любит много болтать, разговорчивая по настроению. Инессе же всё и всегда рассказывала, делилась, спрашивала совета, жаловалась на несправедливость. Сейчас у мамы много переписок, пишет-то она хорошо и развёрнуто, а разговаривать с заказчиками – не очень до сих пор. Это у неё с тех времён, когда она шила на дому в Москве. Мама старалась не любила соседей по подъезду, Инесса отчётливо запомнила только «ну», «ну всё» и «ку-ку», что означало «конец», «фиаско», «поражение». Мама не любит вспоминать то время. Инесса и мама – единственные осколки семьи Изотовых. Там в Москве были фотографии, мама показывала, рассказывала немного о дедушке и бабушке. Когда переехали в Шайбу, альбома не оказалось.
– Мы теперь без роду-без племени, – ответила мама на вопрос, где альбом.
Инесса слышала, что когда человеку совсем плохо, когда его все предали, он одинок и осознаёт, что смерть не за горами, он сжигает все мосты. Наваливается муть, вечно