А в той Думе боярской все бояре разделились на компании по интересам и по знакомству – на партии по-ихнему. И самая большая партия, под названием «Единая утроба» самый наибольший вес в Думе имеет при принятии решений важных: захочет эта «Утроба», чтобы какой-нибудь закон прошёл – и пройдёт закон, а не пожелает – тогда все остальные хоть порвись, а не получится закон в мир выпустить. На то они и бояре, чтобы волю свою показывать. А остатние партии там так, для массовки и дополнительного шума в праздники: партия мужиков-краснолапотников да партия вольных скоморохов. Краснолапотники ходят по Терему в специальных своих красных лаптях, в тулупах красными кушаками подпоясанных, «Единую утробу» громко хают и матерно критикуют по поводу и без повода, но голосуют всё равно как она прикажет, потому что бесплатной жратвой в думском буфете всё-таки эта самая «Утроба» заведует. А скоморохов держат, как я понял, вообще для балагана – чтобы бояр-депутатов развлекать в перерывах и во время заседаний. Вот эти скоморохи мне больше всех понравились: они во время заседания такие смешные выкрики делали, что я чуть живот не надорвал от смеха, а иногда вскакивали с мест и принимались драться – мордобой прямо в тереме устраивали, и остальные заседатели от того немалое удовольствие получали и имели возможность немного отвлечься от многотрудной государственной работы.
Мы с Педро на свободные местечки присели, а рядом какой-то единоутробный боярин спал, в стол мордой уткнувшись. Спит он, посапывает, из кармана у него поллитра початая выглядывает, а из носа здоровенная зелёная сопля выползает и на важные государственные бумаги прицеливается. «Этак он какой-нибудь важный документ соплёй-то измазюкает», – думаю в волнении, и бумагу у него из-под носа – вжик! – и вытянул. Боярин сразу глаз открыл и вопрошает строго:
– Ты чьих будешь, сукин кот? Чего это свои лапы к моей морде тянешь?
– Взводный Панкрат я, ваше боярство, – отвечаю по-военному. – Вы чуть было не соизволили государственный бумажный лист соплёй загадить, так я его согласно своему гражданскому долгу спас.
– А, слыхал я про тебя, – подобрел он и из кармана поллитру вынимает. – Молодец, Панкрат, бдительный ты. На-ка вот награду тебе за то, похлебай. И не буди больше, всё равно тут ничего интересного сегодня не случится, а мне вечером на ночное гульбище предстоит отправляться, так я выспаться хочу.
– Будет сделано, – отдаю ему честь. – Не извольте больше беспокоиться.
Боярин снова башкой в стол ударился, а я устроился поудобнее, из бутылки отхлёбываю да напряжённой