– У тебя все нормально?
– Да, все хорошо. – Она грустно улыбнулась.
– По тебе этого не скажешь. С кем ты разговаривала?
– А, это, – она посмотрела на свой мобильный телефон, – это по работе, мой заместитель.
– А кто такой Вомбат? – я внимательно посмотрела на Колыванову, пытаясь по ее реакции определить – правду она мне скажет или начнет вилять.
– Вомбат, ну, это один знакомый, – начала вилять Зинаида, – наш бывший сотрудник.
– Понятно, – ответила я безразлично и направилась в ванную.
– А я ходила к речке. – Зинка пыталась сама себе поднять настроение, она поплелась вслед за мной, рассказывая о своей прогулке в мое отсутствие. – Там так здорово, пляж такой солидный, может, сходим, искупаемся?
Я обернулась. Колыванова порозовела, на ее все еще бледных щечках начал проступать румянец.
– Пойдем искупаемся, – вяло согласилась я.
– Отлично.
В пляжном кафе мы позволили себе пропустить по кружечке пива. Я сама предложила «по пивку», надеясь после небольшой дозы расслабляющего напитка вызвать Зинаиду на откровенный разговор. Я не сомневалась, что она что-то скрывает от меня.
– Снежана. – Я решила не нервировать ее понапрасну и не называть на людях Зинкой. – Буду с тобой откровенна: я начинаю сомневаться, что ты прячешься здесь только от мужа.
– Почему? – Мое заявление ее нисколько не удивило и даже не обидело.
– Ну, ты поменяла номер телефона, ты очень напряженно разговариваешь по мобильнику со своим коллегой по работе, ты пугаешься, когда я неслышно захожу в комнату, ты откровенно кокетничаешь с мужчинами, убеждая меня при этом, что любишь мужа…
– Что тут странного, Женя? Я всегда была такой, мне всегда нравились мужчины, и Альберт знает, что я иногда позволяю себе легкий флирт. Но ничего более, уверяю тебя.
– Ну, хорошо, допустим, кокетство – это твоя природная слабость. А как насчет остального?
– Чего остального? – «тупила» Колыванова. То ли я с пивом переборщила, то ли она дурака валяет.
– Чего или кого ты боишься?
Она уже состроила обиженное личико, насупила губки, увлажились ее глазки.
– Про мужа мне можешь даже не говорить, – я сразу обрубила ее основную версию. – Я неплохо разбираюсь в людях и знаю, когда мне врут. Вот ты мне врешь, и мне это совсем не нравится.
Она молчала: не плакала, не хлопала ресницами – просто молчала и напряженно думала. На ее лице отражались мучительные размышления: говорить или не говорить? Я не подгоняла ее, только неотрывно наблюдала за подругой. Но Колыванова решила молчать. Ее нежное личико снова приняло выражение детской непосредственности, прозрачная слеза скатилась по щеке, она жалобно посмотрела на меня и тихо сказала:
– Почему ты не хочешь мне верить, ведь я говорю правду?
– Потому что меня удивляет твое поведение. Вчера в нас стреляли, в тебя и в меня. Но ты выглядишь совершенно спокойной, как будто это те