– Ездил на ней папа ваш?
– Да. А что?
– Просто я не хочу слушать ничего, вроде: «это какая-то ошибка», «этого не может быть», «он сейчас должен быть там-то». Сейчас приедет ваша родственница, и я вас отвезу. А дальше сами.
– Но это какая-то ошибка. – послушно повторила Вера то, что он не хотел слышать. – Этого не может быть. Он прекрасно водит машину.
Она наконец-то заплакала. Сползла по стене на пол, и зарыдала. Горько и отчаянно. Уткнувшись лицом в худые коленки. Как трудно видеть чужое горе. Едва ли не труднее, чем проживать своё. И каждый раз одинаково трудно.
– Простите. – в сердцах сказал Игорь. – Простите меня, я не хотел.
Вера и сейчас помнила, как ощущала маяту этого бедного участкового. Она была потеряна, раздавлена, но эту его муку запомнила на всю жизнь. Ему было действительно больно за неё. Вместе с ней. Он сочувствовал искренне. Но даже такой добрый и сочувствующий, он всё равно сказал ей то, страшное, чего бы она не хотела знать никогда. А потом всё было быстро, но как в тумане.
Поездка в какое-то невзрачное здание, подписание бумаг в комнате, полной озабоченных мужчин в гражданском.
Вернувшись домой, они с тётей Леной завешивали в квартире зеркала. Непонятно, для чего, но Лена сказала «надо».
С похорон Вера запомнила большой деревянный ящик. Закрытый гроб. В нём лежали останки её отца, но опознавать там было нечего. Так тоже бывает. Всё сгорело, опознавать нечего. Тем более, не на что смотреть. Так и зарыли в землю закрытый гроб.
А закончилось всё поминками, на которые Вера даже сама готовила еду. Никаких ресторанов. Квартира у них была большой, а друзей у отца было немного. Пришли коллеги с работы, была сама Вера, пара соседок, и тётя Лена с семьей.
А после всего Вера осталась одна в своей большой квартире. Отчаяние и безысходность камнями лежали на её плечах. Отчаяние на левом, безысходность – на правом. Или наоборот.
Чтобы не сойти с ума окончательно, не сломаться под тяжестью камней, Вера придумала вскрыть дверь в комнату, которая всю её жизнь была закрыта. Так сразу дверь не поддалась. Вера ковыряла замок отверткой, и ножом. Потом, подумав, обыскала всю квартиру в поиске ключей. Испробовав все лёгкие способы, взялась за топор. Ей не было жалко сломанного косяка. Как можно жалеть деревяшку, когда умер единственный родной человек? Дерево трещало, стонало, распадалось на щепки. Наконец поддалось, дверь открылась. В комнате было темно. Вера провозилась до вечера, и сама не заметила этого. Щёлкнув выключателем, она увидела совершенно пустую комнату. Голые стены с розовенькими обоями, да плотные бордовые шторы на окне. Что за черт? Почему тут пусто? Ведь она не могла сюда войти… никогда! Ни разу в жизни, сколько помнила себя. И что? Не пустую же комнату скрывал от неё отец? А что тогда? И где оно, это что-то? Вера прошлась по комнате с топором в руке. Никаких тайников, насколько она могла видеть. Ничего. Пустое помещение. Вере хотелось крушить. Взять топор, и разнести в щепки, в клочья… но что? Пустоту? Пустоте наплевать на её гнев.