– Там, – наконец выговорил он, указывая на закат, – воровские людишки коней через реку хотят переводить. Гайда, отобьем табун!
Товарищи посмотрели на Петра. Он у них за вожака. Что тот скажет, то и станут делать.
– Да ладно свистеть-то! Какие еще воровские люди? – спросил Петр.
– Да брешет он, брешет! – загомонила сидевшая вкруг костра молодежь. – Ну признайся же, Митяй, что брешешь.
– Врать – не мякину жевать, не подавишься, – с усмешкой заметил Петр.
– Богом клянусь, Петь! – перекрестился Митяй. – Я их как тебя видал. Вместе с конями. Тогда ить светло еще было.
Петр этак хитро посмотрел на него.
– А что ж они до сих пор-то не перегнали этих коней? – с ехидцей спросил он.
– Видно, подмогу ждут с этого берега. Товарищей своих, – не растерялся Митяй. – Ну ей-Богу, Петь!
Он снова перекрестился.
Петька покачал головой.
– И все равно я тебе не верю, – продолжая ворошить уголья в костре, произнес он. – Если б это были воры, их бы давно наш дозор заметил и поднял тревогу. А тут тишина.
– Сам дивлюсь, – пожал плечами Митька. – Ведь был дозор-то. Но старшой почему-то быстро его увел. Хотя, мне думается, татей-то он видал. Долго так смотрел на ту сторону. И знаете, кто это был? Хорунжий Верига.
– Верига? – удивился Петр. – И что, он тебя видал?
– Не-а, я в траву спрятался, – шмыгнул носом Митяй.
– Чудно все это, – сказал Петр. – Не быль, а сказка какая-то.
– Фу ты ну ты! – начал злиться рыжий.
– А что, братка, может, и впрямь Митька не врет? – подал голос Тимоха.
– Может, и не врет, но только отчего ж это он к нам-то побежал вместо того, чтобы поднять в ружье гарнизон? – подозрительно посмотрел на рыжего вожак.
Митька даже сплюнул с досады.
– А то ты не понимаешь? Да ведь я хотел, чтобы кони нам, а не старым казакам достались, – сказал он. – Нет коня – нет казака. Не твои ли это слова, а Петьк?
Он еще немного потоптался на месте и вдруг:
– Ну, смотрите. Не хотите иметь своих лошадок – так и быть, пойду подымать гарнизон. А то ведь убегут тати-то.
Казачьи дети примолкли. Что скажет им Петька?
Тимоха тоже выжидающе глядел на брата. Ну, что же это он? Ведь уйдут конокрады-то. И тогда нам-де не видать лошадей, как собственных ушей. А не мы ль так мечтали о них? Не мы ль даже во снах их своих видим?
И то сказать: кони – это свобода; это ощущение полета; это хлесткие гривы в лицо, копыта, отбивающие ритм галопа, и неведомое чувство – как это летать, не касаясь земли…
– Так аде, говоришь, эти баскаки Амур собрались перейти? – наконец прервав молчание, спросил Митяя Петр.
– Да там, аккурат против Демидовской косы.
– Версты две, однако, отсель, – вздохнул Петр. – Далече, можем и не поспеть. Да и неизвестно, сколь их этих лешаков будет. А то и порубать могут.
– Ну