В сказке Вильгельма Гауфа «Карлик Нос» мальчик Якоб, продавая с матерью на рынке овощи, неуважительно обращается со старухой-покупательницей, дразнит ее. Это, конечно, опрометчивый поступок, ведь у тети был «длинный-предлинный нос, который спускался до самого подбородка». Богиня гневается. Старуха просит отпустить мальчика с ней, чтобы он донес купленную капусту до ее дома:
«– Хорошо, хорошо, – проворчала она. – Пусть будет по-твоему. Я возьму у тебя эти шесть кочанов капусты. Но только у меня в руках костыль, и я не могу сама ничего нести. Пусть твой сын донесет мне покупку до дому. Я его хорошо награжу за это».
Костыль – это здесь вместо «костяной ноги». А вместо чего кочаны? Слабонервным лучше не читать дальше, здесь уж расчленение, так расчленение, можно даже сказать: расчлененка, не говоря уж о том, что мальчика еще и окуривают:
«– Садись, сынок, – ласково сказала старуха и усадила Якоба на диван, пододвинув к дивану стол, чтобы Якоб не мог никуда уйти со своего места. – Отдохни хорошенько – ты, наверно, устал. Ведь человеческие головы – не легкая ноша.
– Что вы болтаете! – закричал Якоб. – Устать-то я и вправду устал, но я нес не головы, а кочаны капусты. Вы купили их у моей матери.
– Это ты неверно говоришь, – сказала старуха и засмеялась.
И, раскрыв корзинку, она вытащила из нее за волосы человеческую голову.
Якоб чуть не упал, до того испугался. Он сейчас же подумал о своей матери. Ведь если кто-нибудь узнает про эти головы, на нее мигом донесут, и ей придется плохо.
– Нужно тебя еще наградить за то, что ты такой послушный, – продолжала старуха. – Потерпи немного: я сварю тебе такой суп, что ты его до смерти вспоминать будешь.
Она снова свистнула в свой свисток, и на кухню примчались морские свинки, одетые как люди: в передниках, с поварешками и кухонными ножами за поясом. За ними прибежали белки – много белок, тоже на двух ногах; они были в широких шароварах и зеленых бархатных шапочках. Это, видно, были поварята. Они быстро-быстро карабкались по стенам и приносили к плите миски и сковородки, яйца, масло, коренья и муку. А у плиты суетилась, катаясь взад и вперед на своих кокосовых скорлупках, сама старуха – ей, видно, очень хотелось сварить для Якоба что-нибудь хорошее. Огонь под плитой разгорался все сильнее, на сковородках что-то шипело и дымилось, по комнате разносился приятный, вкусный запах. Старуха металась то туда, то сюда и то и дело совала в горшок с супом свой длинный нос, чтобы посмотреть, не готово ли кушанье.
Наконец в горшке что-то заклокотало и забулькало, из него повалил пар, и на огонь полилась густая пена.
Тогда старуха сняла горшок с плиты, отлила из него супу в серебряную миску и поставила миску перед Якобом.
– Кушай, сынок, – сказала она. – Поешь этого супу и будешь такой же красивый, как я. И поваром хорошим сделаешься – надо же тебе знать какое-нибудь ремесло.
Якоб не очень хорошо понимал, что это старуха бормочет себе под нос, да и не слушал ее – больше был занят супом. Мать часто стряпала для него всякие вкусные вещи, но ничего лучше этого супа ему