Но кто стоял за Гольштейном?
Тарле – обычно очень чуткий к психологическим и личностным аспектам исторических событий – этим вопросом почему-то не задался. Более того, он даже не заметил, что противоречил сам себе, когда утверждал: «Уже наличность таких выдающихся людей, как князь Лихновский, Брокдорф-Ранцау, Бернсторф, Кидерлен-Вехтер, Маршаль фон Биберштейн, не даёт ни малейшего права… говорить об общей неудовлетворительности германской дипломатии».
Гольштейна в перечне нет, хотя все перечисленные Евгением Викторовичем дипломаты были младшими современниками и коллегами «серого барона», а в искусстве дипломатии ему, скорее всего, уступали.
Правда, в одном месте своей «Европы в эпоху империализма» Тарле дал хотя и сжатую, ущербную своей краткостью, но важную характеристику барона. Вот она: «Отметим, к слову, что в 1890–1907 годах за спиной императора стояло одно лицо, громадная роль которого только сравнительно недавно (Тарле писал это в 1927 году. – С. К.) выявлена, – барон Фриц фон Гольштейн, скрывавшийся в тени… Этот человек, очень работоспособный и дельный, в сущности, и составлял доклады, представлявшиеся канцлерами императору, и, в совершенстве изучив натуру Вильгельма, искусно подсказывал императору его резолюции, подсказывал самим построением доклада. В 1925 году выяснилось документально, что Гольштейн вёл широкую биржевую игру и был в постоянных сношениях с биржей; он отражал интересы наиболее агрессивно настроенных сфер крупного капитала. Он был очень важной, хотя и скрытой пружиной, посредством которой капитализм создавал империалистическую внешнюю политику».
Однако Тарле тут же прибавлял: «Это – только деталь, конечно. Империалистическая, агрессивная тенденция в германской внешней политике была неизбежна».
Похоже, артистическая натура либерала Тарле (а он в чём-то так и остался буржуазным либералом) плохо выносила германский практицизм, зато была доброжелательна к англо-французскому образу мыслей.
Небеспристрастный взгляд – ограниченный взгляд. И поэтому Тарле не смог понять, что даже агрессивная тенденция во внешней политике Германии не была неизбежной, а уж антирусская тенденция и вовсе была не обязательна.
Полезно сравнить мнение современника Первой мировой войны Тарле с позднейшим мнением профессора Гвидо Джакомо Препарата: «Несомненно, что если бы Германию предоставили самой себе, то она никогда первой не начала бы войну: в случае неудачи она теряла слишком многое. Германию надо было принудить к войне».
Этим, принуждением Германии к войне, в числе других и занимался Гольштейн. Его линия проводилась как подчеркнуто антибисмарковская, то есть в конечном счёте антироссийская.
Но какова же была здесь роль лично кайзера? Ведь Вильгельм не раз и не два пытался договориться с Николаем (а ещё раньше – с Александром