– Да, – сказал я.
– Скажи: да, сэр.
– Да, сэр, – поправился я.
– Как тебя зовут?
– Ван-Вейден, сэр.
– Имя?
– Гэмфри, сэр. Гэмфри ван-Вейден.
– Возраст?
– Тридцать пять, сэр.
– Ладно. Пойди к повару и пусть он тебе покажет, что делать.
Так совершилось мое невольное поступление на службу к Вольфу Ларсену: он был сильнее меня, вот и все. Но в то время это казалось мне чем-то фантастическим. Эта история не кажется мне менее фантастической и теперь, когда я оглядываюсь на нее. Она всегда будет представляться мне чем-то чудовищным и непостижимым, каким-то ужасным ночным кошмаром.
– Подожди.
Я послушно остановился на пути к кухне.
– Иогансен, собери всех наверх. Теперь, когда у нас все выяснилось, справим похороны и освободим палубу от ненужного хлама.
В то время как Иогансен собирал экипаж, двое матросов, по указаниям капитана, положили зашитый в холст труп на доску, служившую крышкой для люка. Вдоль обоих бортов на палубе лежали, дном кверху, маленькие лодки. Несколько матросов подняли доску с ее жуткой ношей и расположили ее на этих лодках, с подветренной стороны, так что ноги трупа высовывались за борт. К ним был привязан принесенный поваром мешок с углем.
Похороны на море представлялись мне всегда торжественным и внушающим благоговение событием, но эти похороны быстро разочаровали меня. Один из охотников, темноглазый маленький человечек, которого товарищи называли Смоком, рассказывал анекдоты, щедро сдобренные бранными и непристойными словами. Каждую минуту группа охотников разражалась хохотом, который напоминал мне хор волков или лай адских псов. Матросы, стуча сапогами, собрались на корме. Свободные от вахты и спавшие внизу протирали глаза и тихонько переговаривались. На их лицах было мрачное и озабоченное выражение. Очевидно, им мало улыбалось путешествие с таким капитаном, начавшееся к тому же при таких неблагоприятных предзнаменованиях. От времени до времени они украдкой поглядывали на Вольфа Ларсена, и я видел, что они его побаиваются.
Капитан подошел к доске, и все обнажили головы. Я присматривался к ним – их было всего двадцать человек, или двадцать два, считая рулевого и меня самого. Мое любопытство было извинительно, так как мне, по-видимому, предстояло на долгие недели или месяцы быть запертым с этими людьми в этом миниатюрном плавучем мире. Матросы, большею частью, были англичане и скандинавы, с тяжелыми, неподвижными лицами. С другой стороны, лица охотников, изборожденные следами игры необузданных страстей были более энергичны и разнообразны. Странно сказать, но я сразу же заметил, что в чертах Вольфа Ларсена не было ничего порочного. На его лице тоже были глубокие борозды, но это были линии решимости и силы воли. Его лицо скорее казалось дружелюбным и откровенным, и это впечатление усиливалось благодаря тому, что он был гладко выбрит. Мне трудно было поверить – до ближайшего нового случая, – что это лицо того самого человека, который так обошелся с юнгой.
В тот