– А вот я бы предпочёл сейчас умереть… – прохрипел Уильям, ощутив, как каждое слово вколачивает очередной гвоздь ему в голову.
Даниэль Куэрво, весьма активный молодой врач, все свободное время проводивший в компании молоденьких барышень, дорогих кубинских сигарами, поставляемой его кузеном выпивки, дружил с Уиллом уже долгих десять лет. Невыносимый жизнерадостный испанец – полная противоположность своего брата, хотя у них и было очень много общего, когда дело доходило до способов заработать. Даниэль был, возможно, лучшим другом Уилла, и последний мог многое простить ему.
Даже причиняемую каждым громким словом невыносимую головную боль.
С таким же невыносимым грохотом дверь и захлопнулась. Даниэль в несколько широких быстрых шагов подлетел к рабочему столу, оперся на него и, перегнувшись, притянул к себе бледное и измождённое лицо Уилла, безуспешно пытавшегося спрятаться под столом. В его взгляде промелькнуло беспокойство, и он склонился чуть ниже, внимательно и чутко осматривая лицо друга.
– Ты как себя чувствуешь?
Уильям поморщился и отмахнулся от Даниэля, как от назойливой мухи. Кряхтя и стеная, как проживший не одно столетие человек, он поднялся обратно в кресле и потёр ладонями слезящиеся глаза, прежде чем поднять на Куэрво тяжёлый взгляд потемневших синих глаз.
– Во мне две пачки аспирина, пять кружек кофе и я готов выпить озеро до последней капли. Но не уверен, что это поможет. Я сам удивлён, что все еще жив.
– Не поверишь, я тоже.
Даниэль плюхнулся на протяжно скрипнувший стул напротив и закинул ногу на ногу. Уголки его губ заметно подрагивали от сдерживаемой всеми силами улыбки. Обычно она выводила Уилла из себя, но сейчас все его внимание было приковано к тому, как бы собрать своё разваливающееся тело.
И последним словам Даниэля, заставившим сердце в груди на мгновение замереть.
– О чем ты? – Уилл вскинул голову и нахмурился.
– Ну как же, – полный недоумения ответил Даниэль, а затем понизил голос и с интонацией величайшей тайны добавил: – бар.
Слова Даниэля пробудили маленький голосок на задворках сознания, который кричал, что Уилл должен о чем-то срочно вспомнить. Голос обволакивал мысли молочным тягучим туманом, и сколько бы Уильям ни хмурился, сколько бы ни силился вспомнить, в памяти не всплывало ничего, кроме помятых карт и бархата игрального стола. Туман шептал и укутывал, потрескивал трепетом поленьев в камине и усыплял равномерным шипением радио.
Уилл не помнил ровным счётом ничего. Многозначительное выражение лица Даниэля, пытавшегося на что-то намекнуть, не говорило ему ни о чем, что могло бы столь сильно будоражить нервы, как откровенный женский роман шестнадцатилетней девушке.
– Если ты и дальше продолжишь так себя вести, окажешься за дверью, – подавив зевок, пробормотал Уильям. – Что… Что там произошло?
– Ты вообще видел газеты?
– Какие газеты, Дэн? Я проснулся и сразу сюда, – сделав неопределённый жест рукой, снова отмахнулся