Зато учеба в таком центре открывает двери к званиям и должностям надежнее, чем красный диплом Военной академии. Руководство Центра готово застрелиться: эти генеральские сынки даже на пушечное мясо не годятся, все испортят и перегадят… К счастью, кто-то из умных голов посоветовал сформировать из них отделение для парадов и гонять по плацу, гонять до бесконечности, шлифуя выправку.
У него теперь был свой джип, старый и неказистый, но с усиленным мотором, встроенные чипы следят за тормозами и подачей топлива… так что около часа несся по прямому шоссе, превышая все ограничения скорости, наконец эстакада, развязка, оттуда еще минут пятнадцать уже не такой гонки, знакомый переулок, вывески сменили, но стена облупилась еще больше…
В гастрономе купил молока, полголовки сыра, хлеба. Филиппа три дня как выписали из госпиталя, но этот псих недобитый все еще стесняется выходить на улицу. Придурок. Ему пластическую операцию сделали, еще краше стал! А если бы оставили таким, какой есть, – обгорелый как головешка, то бабы за ним бы косяком ходили! Это же Россия, чудак. Героев все еще любят, мальчишки ими гордятся. Шрамы не портят мужчину, а все еще украшают!
Лифт поднимался медленно, скрипел, раскачивался, как грязный галстук на шее бомжа. Сквозь сетку Дмитрий увидел новенькую дверь, обитую чуть ли не кожей, удивился, приготовился к неожиданностям.
Дверь открыл сам Филипп. Сильно исхудавший, совсем не тот брызжущий здоровьем здоровяк с румянцем во всю щеку, растущим животиком и складками на боках. Глаза страдальческие.
– Ты один? – спросил Дмитрий.
– Ты чего? – удивился Филипп.
– Да так… Дверь у тебя обновилась. Ага, еще и коврик кто-то постелил…
Филипп в смущении развел широкими ладонями:
– Да тут одна заходила… Да не стой, двигай в комнату. Никого нет.
Дверца холодильника на кухне расцвечена налепленными ягодками. Так делает либо ребенок, либо очень молодая и жизнерадостная женщина.
Дмитрий сделал вид, что никаких изменений не заметил:
– Извини, что не шампанское! Тебе нельзя, а я в одиночку не пью.
– Нет в тебе русской души, – упрекнул Филипп.
– Наверное… Говорят, мой дед – хохол, а бабушка – татарка. Впрочем, выходит – русский!
В комнате со стены на них весело уставился Славка: беззаботный, рот до ушей, рубашка расстегнута до пояса. Переснято и увеличено с любительской фотографии. Можно бы добавить компьютерных спецэффектов, где-то затемнить, что-то подправить, но Филипп оставил, как было снято. А в квартире все та же беднота, развалившийся диван, хреновая мебель, старые паркетины, что скрипят и выпрыгивают за тобой следом. Впрочем, он уже знает, как Филипп и Слава истолковали понятие «новые русские, самые новые» и как истратили оставленные им деньги.
–