Я понимал, что происходит внутри у каждой. Нигде так не одиноко, как на сцене. Микрофон – как валирийская сталь в потной ладони. Ты стоишь и хочешь себя съесть. И тут уж не работают ни осознанность, ни принятие. Срываешь пломбы с собственного самолюбия, а внутри пусто. Эго рассыпается на фракталы. Каждый раз, сколько бы ни выходили. Это не чинят, это не лечат. Толпа грабит бессовестно, как ребенок. Потом учишься не показывать, но молчать – не значит не чувствовать. Помните. За этим всем огромный объем работы, которого не видно. Как на федеральном телевидении: плюнули и пошли укладывать детей спать.
***
Только много позже я узнал, что в стране не существует института продюсирования, а в самой среде фактически отсутствуют профессионалы, несмотря на то, что соответствующие направления высшего образования существуют и достаточно популярны. В чём дело? В том, что возникает острая необходимость быть отцом, и никто технически не может дать вам этого навыка. Едва получив заветные корочки, люди быстро осознают, что не могут найти вход в индустрию или сталкиваются с тем, что все их инструменты бесполезны, если нет абстрактного мышления при высочайшем уровне ответсвенности. И людей нужно любить, но не всех, а конкретных.
Мы ругались с менеджерами, родителями, директорами. Жизнь летела мимо топорами. Пару лет в дорожном аду, где демоны девочек всегда были громче моих, я получил справедливо.
Было много моментов, которых не видно под вспышками фотокамер. Например, после выступления Настя уходит со сцены – я по коридорам иду за ней. Молодая звезда открывает дверь в гримерку, где нас ждут, и оседает на колени. Её трясет. Ногти соскребают лак с ножки стола.
Люди вокруг потерялись ещё больше меня (они не понимают, а я понимаю), но мне поворачивать назад нельзя. Я падаю рядом, группирую её, зажимая руками. Настя должна чувствовать тепло человеческого тела, иначе приступ не снять. Забираю её, будто маленького ребёнка. Слова в эти моменты не работают совсем. Афганистану всё равно – Обама или Буш. Я дышу ей в затылок, и меня самого начинает колотить от запаха человеческого тела. Представляется малый круг кровообращения. Слежу за её дыханием.
Девушка затихает: «Господи, спасибо». В висках метрономом стучит кровь. Настю включает. Она поднимает голову:
– Что за гадюшник? Где я?
– В аду, – шутит кто-то.
Если бы мой взгляд в этот момент сфотографировали, было бы здорово. Потом сказали, словно с демоном поздоровались. А Настя забыла всё, что случилось до этого. Мозг, дабы сохранить