Обтёрла лицо, да только будто зря всё – тут же снова потом покрывался, и дыхание стало прерывистым, глухим. Вцепился парень пальцами в скамью так, что жилы натянулись.
– Ну, тише-тише, – проговорила Олеся, протирая тряпкой шею и ключицы. – Тише, – убрала налипшие волосы и отодвинула ковш.
Взяла со стола резак и осторожно вспорола грязную рубаху, сняла её. На удивление у больного этого тело оказалось сильным, мускулистым. Видать, работящий он, не лежебока. Снова обтёрла Олеся его мокрой тряпкой, бережно и аккуратно.
– Чего там долго так? – ворчливо спросил домовой, помешивая в ступке сухие травы. – Любуешься, что ль?
– Ну, скажешь тоже, Фаня! – одёрнула его Олеся, а на щеках вспыхнул румянец. Она с трудом оторвала пальцы парня от скамьи и продела руки в рукава.
– Легче будет, – уговаривала больного, пытаясь натянуть ворот через голову.
А когда рубаха была надета, парень вдруг как взвыл волком! Зубами в губы впился чуть не до крови, шея вздулась, как у быка, мышцы окаменели. Изогнулся он на скамье, задышал хрипло, пытался разорвать рубаху да снять её с себя. Бросилась к нему Олеся, схватилась за руку, держала что было сил. Да разве ж справишься тут? Откинул он её, словно тростиночку. Фаня тогда отвар оставил на печи, а сам к буйному бросился. Одну ладонь на лоб ему положил, а другую – на грудь, зашептал наговоры. Сразу успокоился парень, выдохнул протяжно. И снова выпорхнул из его рта зеленовато-серый дымок и с воем заметался по избе. Потыкался в стены да и вылетел в окно, оставив после себя шлейф противного визга.
Олеся поднялась с пола, потирая ушибленный локоть. С тревогой на парня посмотрела: спал тот. Грудь его вздымалась ровно, спокойно. Фаня закончил с отваром.
– Поди Трясея-голубушка в него вселилась. Ежели бы протянули, точно б сожгла его, как дрова в печке.
– Ох, – только и проговорила Олеся. Плохо дело, когда лихоманки привязываются, то одна, то другая, попробуй с ними сладь.
Взглянула на рубаху да снова охнула.
– А цветок почто не сияет боле, как настоящий?
Фаня посмотрел на вышивку: и правда, рисунок как рисунок. Никакого волшебства. Хмыкнул он беспокойно, Олесе миску подал.
– На, угости гостя, крепнуть быстрее будет. А мне отлучиться надобно.
-3-
Олеся к скверному характеру домового уже привыкла – чай пять зим с ним прожила в одной избе. Он и при бабке Глаше с ней особо не церемонился, а уж сейчас и подавно. Видать, не мог смириться с потерей да с новой хозяйкой. Вон, сколько времени вовсе на глаза не появлялся, оставил совсем одну.
Поднесла Олеся миску к пересохшим губам парня и чуть наклонила.
– Выпей, молодец, выпей, – попросила его и даже сама удивилась, каким голос оказался заботливым.
Парень с трудом приоткрыл рот и глотнул горьковатый отвар, да сразу зашёлся кашлем. Олеся всё равно остаток снадобья ему залила, уложила на лавку, а он вроде как и успокаиваться начал.