– Дурак ты, Жорик, тебе б только ломать, а тут же история. Ну что за старинный особняк со стеклопакетами! Это же курам на смех! А стекло заменить мне совсем не сложно, и ломать для этого ничего не нужно. Так что тебя напугало?
– Вот злой ты человек, Никодимыч. – Жорик вздохнул, чиркнула спичка, потянуло сигаретным дымом. – А вот я возьму и не стану рассказывать! Больно нужно…
– Дело твое. – В голосе Никодимыча не слышалось и тени интереса, и Арина едва не заскрежетала зубами от досады, ей было важно знать, что же с ней не так. Ведь что-то же точно не так, психушка – лучшее тому доказательство.
– А пожалуй, все-таки расскажу! Не могу в себе такое носить, сам боюсь свихнуться. Так что, Никодимыч, хочешь не хочешь, а выслушать тебе придется.
– Да говори уже, хватит воду в ступе толочь, заинтриговал.
А уж как она заинтригована! До иголочек под ногтями.
– Той ночью мы с Лидкой дежурили вдвоем. – Жорик говорил медленно, словно и сам уже сожалел, что начал этот разговор. – И что-то ей там занемоглось, а ты же знаешь, как Хелена относится к таким вещам. Шаг в сторону – сразу штраф. И ведь нагрянуть может в любой момент, дома ей не сидится. Ну вот, Лидка носом клюет, глаза трет, журнальчик какой-то читать пытается, чтобы не заснуть. Стало мне ее жалко.
Никодимыч многозначительно хмыкнул.
– А ты не хмыкай! У меня, может, тоже сердце имеется. Да и к Лидке интерес есть, чего уж там! Говорю я ей: «Иди поспи, я за тебя тут покараулю. Если что, разбужу». Да и что тут за работа – присматривать за каталепсичкой! На койку ее из кресла перетащил, ножки вместе, ручки по швам, пледиком укрыл, сказал «баю-бай» – и все дела. Много ли ей нужно для счастья?
Для счастья надо много, она это точно знает. Вот для начала освободиться от пут. Наручники хоть и мягкие, а держат надежно, руку выдернешь – если только вместе с суставом. Может, и придется… с суставом, если ничего другого не останется.
– Лидка только велела ночник в палате не выключать, типа по инструкции не положено. А как по мне, так зряшная трата денег. Это я тогда так думал, а теперь вот не знаю, что и думать. Мне теперь иногда даже кажется, что я и сам того…
– Чего – того?
– Двинулся. Ты только не смейся, не вздумай даже! Я ж мужик бывалый, у меня пять лет отсидки за плечами, за эти пять лет чего только не навидался, а тогда – вот ей-богу! – нервишки сдали, как увидел.
– Что увидел, Жорик?
– То, что не должен был. Лидка на диванчике прикорнула, а я, значит, за столом. Сижу так, чтобы все двери передо мной: и запертая входная, и открытая, которая ведет в палату. Сидел-сидел и от безделья задремал. Да и что я, не человек, права не имею?
– Имеешь, Жорик. Нынче у нас у всех этих прав хоть соли, вот только живется отчего-то все равно плохо.
– А проснулся резко, как в бок меня кто заточкой пырнул. Сел, глазами хлопаю, башкой мотаю и вижу… – Жорик сделал паузу, затянулся вонючим сигаретным дымом. – Вижу, на стене палаты –