Потом мы спускались. Хотели успеть до темноты. Зашли на караимское кладбище. Надгробия и надписи на диалекте иврита. Восемьсот лет истории покинутого города.
Теодор Рузвельтович и щенок Багратион
Моя странная особенность состоит в том, что я не люблю собак. Возможно, это связано с тем, что в детстве меня покусал дедовский кобель Мухтар. Хотя я сам виноват. Мы приезжали к деду каждые два года, и в тот год Мухтар был трехмесячным щенком.
Я шестилетний гонял его зачем-то ивовой хворостиной по всему двору. Он бедный не знал, куда от меня спрятаться. Дед и бабка были в заботах, все-таки двадцать соток огорода и сад, и машина, и мотоцикл, а мне казалось, что боль не имеет никакого значения. Дети вообще не понимают боли. Но Мухтар оказался с хорошей памятью. Когда через два года я к нему приехал снова, и мы остались один на один (родители сидели в доме, а дед и бабка копались на огороде), он меня цапнул от всей души. Его, конечно, потом выставили из дома, отправили, кажется, в милицейскую часть, но факт остается фактом.
Сегодня я заметил, как мой сосед, автослесарь Теодор Рузвельтович, что-то вынес во двор и положил почти к моему крыльцу. Я наклонился, это были куриные объедки.
– Теодор Рузвельтович, – спросил я, – что это такое?
Он немного опешил, побледнел, потом как-то смутился и произнес:
– Щенку это, Багратиону.
– Какому Багратиону?
– Ну Вадикову.
– О Теодор Рузвельтович! – воскликнул я, – похоже, вы считаете, что щенок Багратион не будет гадить на ваш огород?
– Мир дуален, – ответил автослесарь, – если я не люблю кошек и считаю, что они гадят, это еще не значит, что я не люблю собак и не отношусь спокойно к тому, что они гадят на мой огород.
Я закурил, задумался. Пошел спать.
Лида
По субботам я хожу в книжный магазин Игнатия и копаюсь во вновь поступивших книгах. Иногда мне кажется, что, беря с полки очередной том, я чувствую тепло людей, которые до этого владели этими книгами. Они ушли, эти люди, их нет, ушла их культура, их убеждения, их тела распались на мелкие атомы, их души, возможно, живы, а может, и нет, а судьба привела их к какому-нибудь тупику, потому что если не нужны их книги, их кумиры, их поэты, их философы, их знания, их опыт, то значит, и их жизнь прошла зря.
Сегодня среди полок я вижу Лиду. Она сжимает в руках томик Цветаевой. Глупая, глупая Лида! Зачем ей Адам? Но Адам стоит рядом, он любит Лиду. И Адаму двадцать лет, и Лиде двадцать лет, они поженятся, у них будут дети, внуки, и правнуки. И Лида не понимает, что если я уеду в Москву, то никто в Южном Городе не поговорит с ней о Пятигорском, Бердяеве и Розанове. Я смотрю на Лиду, и, мне кажется, что если бы я имел силы, или мужество, или просто любовь к Лиде, то подошел бы к Лиде, обнял ее и увез куда-нибудь, но я лечу в Москву.
Лена
Я стою в очереди на посадку в самолет. Зачем я встал в очередь на посадку в 14:40, хотя на посадочном талоне стоит время посадки