Мыльная пена хлопьями ложилась на воду и уплывала к камышам. Стираное бельишко, расстеленное по траве, вялилось на жаре, не спадающей даже к вечеру. Стоя по пояс в воде и наощупь выкашивая бритвой тугую щетину, я осмысливал предстоящий разговор с Андреем.
Ах, «…ну что сказать тебе, мой друг…», молчаливый рыцарь этих, не к ночи помянутых, дорог и бесприютности дальнобойной кочевой жизни? Чем заинтересовал тебя случайный бродяга? Какую тайную струну задел ненароком в твоей большой и отзывчивой душе? А хлебнув горячего кофе, обнаглел вконец:
– Андрей, коли уж всё так оборачивается, ты не будешь супротив, если я завалюсь спать? А исповеди и проповеди отложим на потом. Прости, но я дико устал.
– Тебе сколько лет, Олега?
– Двадцать восемь, а что?
– Да так. Поначалу дал бы тебе все сорок. Полезай в спальник за сиденьями, всё там найдёшь. Мне тоже, пожалуй, окунуться не грех.
Подстраховываясь по привычке, обернул вокруг своей босой ноги лямку рюкзака и, едва коснувшись щекой надувной подушки, мгновенно провалился в небытие. Слыхом не слыхивал, как, урча, завелась машина и, упёршись ближним светом в дорожное полотно, тронулась в ночь.
Очнулся лишь, когда в кабине забрезжило жидкой рассветной мутью. Ровно гудел мотор, «дворники» мерно снимали дождинки с лобового стекла. Сдвинув шторку, закрывавшую мизерное оконце спальника, долго наблюдал бегущую по обочине вереницу зелёных насаждений, перемежавшуюся полями, хилыми саманными домишками, юртами пастухов, загонами для скота, колодцами и пустырями.
Проплыла мимо забавная деревня, половина домов которой была выкрашена ярко-жёлтой сигнальной краской. Такую наносят на тротуарные ограждения. Размалёваны не только дома, но и бани, заборы и даже собачьи будки! Видно, какому-то ушлому разметчику дорожных покрытий удалось не только «прижать» пару неучтённых бочек этой ядовитой краски, но ещё и поделиться ею с односельчанами. Ну а кто ж откажется от такой «халявы»?
Обнаруживать себя проснувшимся не хотелось. Узкий спальник стиснул и смирил меня, словно «прокрустово ложе». Укачивающее движение, пролетающие за окном пейзажи теперь напоминали мне купе поезда, что увлёк меня некогда в эти незнакомые края. Я, кажется, даже ощущал спиной, как вагонные колёса рельсовой азбукой Морзе выстукивают заданный режим движения. Движения вроде и поступательного, однако, что печальнее всего, возвратного, обращённого в воспалённую память мою, превратившуюся однажды в незаживающую рану, дотрагиваться до которой воспоминаниями лишний раз, казалось бы, совсем и не нужно.
* * *
Наверняка есть люди, которым нравятся служебные командировки. Этаким завзятым «доставалам» и «вышибалам». В основе своей это снабженцы, свято уверовавшие в то, что без них, завод или, там, фабрика