Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий. Ю. В. Кривошеев

дары цинского двора своим монгольским вассалам, а также пиршества по случаю приезда послов и вручения ими даров». Послы монгольских ханов одаривались по-разному, но «отдарок явно превышал по стоимости подарок» [Жуковская 1986: 166–167; 1988: 106–107] (см. также: [Ермаченко 1974: 89–95]). Жуковская видит здесь подтверждение тезиса Мосса «о номиналистско-символическом характере дарения-отдаривания» и универсальности этой системы. Исследовательница подчеркивает, что, «несмотря на сугубую материальность даров, в виде обменного фонда здесь выступают, с одной стороны, свобода страны, с другой – моральное торжество по поводу такого дара и готовность заплатить за него по более высокой иррационально-престижной таксе» [Жуковская 1986: 167; 1988: 107].

      Напомним, что речь шла о XVII в., когда, видимо, традиции существовали уже далеко не в первозданной форме. В то же время, возвращаясь в XIII–XIV вв., к монголо-русским отношениям, мы не можем не видеть довольно близких аналогов. Но прежде еще об одном наблюдении.

      Применительно к русско-монгольским отношениям чрезвычайно важны некоторые выводы лингвистов, изучавших индоевропейскую и славянскую лексику, соотносимую с понятием дара. В. В. Иванов отмечает, что в архаических контекстах, где употребляется слово миръ, «достаточно определенно засвидетельствована связь заключения мира с принесением даров или дани» [Иванов 1975: 65]. О семантических и формальных связях можно говорить и в отношении слов pirъ и жirъ. Более того, эта связь определялась «реальным обычаем, восходимым к древнему ритуалу, скреплявшему мир выпиванием напитка или взаимным угощением» [Иванов 1975: 66].

      Таким образом, «мир», «дар», «пир» – понятия не только одного семантического поля, но и реальных отношений. Они не были чужды и древнерусскому обществу и, думается, не исчезли со вступлением его в отношения с монголами. Конечно, приравнивать их нет оснований, но сама сущность, идея дара сохраняется. Она явно прослеживается в отношениях между русскими князьями и монгольскими ханами, завязавшихся с самого начала.

      Еще в конце 1237 г. рязанские и владимирские князья пытались откупиться от татар дарами. Это не удалось, ибо последние преследовали другие цели: им был нужен постоянный и регламентированный доход – дань-десятина. Однако уже с начала 40-х годов XIII в. отношения между русскими князьями и монгольскими ханами строятся на основе «даров»-подарков. Каждый приезд русских князей в Орду требовал «дара» хану и его приближенным[46]. Об этом свидетельствуют и русские летописи. Так, в 1256 г. «Борисъ поеха в Татары, а Олександръ князь послалъ дары. Борисъ же бывъ Оулавчия дары давъ и приеха в свою отчину с честью» [ПСРЛ, т. I: стб. 474]. Подарки русских князей требовали своего эквивалента. Татары тоже одаривали своих данников, как это было, к примеру, в 1247 г. в случае с Александром Ярославичем, когда Батый «почтивъ его много и дары дасть ему…» [ПСРЛ, т. XXV: 139; т. XXXIX: 86]. На эту сторону отношений указывают и сообщения иностранцев-современников. Мы имеем возможность