– Для этого мне нужно вернуться в Скаульхольт?
– Там тебя не ждут, Эйрик. – Преподобный откинулся на стуле. – Ни один из названных мной способов не подходит тебе для того, чтобы справиться с драугом, хотя я рассчитываю на то, что ты однажды освоишь их все. Мы попробуем кое-что другое, мой мальчик.
Ко Дню Всех Святых вернулся отец. Выглядел он изможденным, но списывал это на утомительный путь. Наторговал Магнус Эйрикссон меньше, чем собирался. Датчане до неба задирали цены на соль, чернила, воск и дерево, зато сами, выбирая товар, подолгу с кислым видом изучали вязаные кофты, плащи, носки и варежки, брезгливо кривили рты и отбрасывали то, что им не приглянулось. Все эти унизительные подробности Магнус пересказывал тусклым, ничего не выражающим голосом, как будто его вовсе не трогало такое отношение, словно он зарыл свою гордость где-то в Арнарбайли и пока не откопал ее обратно. Зато от внимания Эйрика не ускользнуло, как Паудль сжал кулаки под столом и как жестко очертилась линия его челюсти, словно он изо всех сил стиснул зубы. Как бы там ни было, теперь у семьи была хотя бы древесина – славное подспорье для суровой зимы.
А в том, что зима будет немилосердна к жителям хутора, Эйрик не сомневался: об этом говорили и скачущие вокруг хуторов снежные овсянки, и рано сменившие оперенье куропатки… Проходя мимо соседского дома, Эйрик заметил, как старый Оулав Сигурдссон, их арендатор, делает надрезы на селезенке овцы, но не успел рассмотреть, каким вышел рисунок. Если его жена заметит, чем он занимается, скандала не миновать. Оулав проделывал это каждый год, и каждый год его сварливая супруга кричала на него так, что слышно было по ту сторону Эльвюсау.
Эйрик встал затемно, чтобы успеть добраться до холмов Волукиркья, где, как он знал, располагалась церковь аульвов. Он оставил им скромное подношение в честь праздника: немного пива, табака и теплые варежки на маленькую женскую руку. Эйрик многое бы отдал, чтобы побывать на мессе аульвов, но его никогда не приглашали, а вторгаться в чужие владения без спроса он не решался, хотя и умел. Когда Эйрик был маленьким, его семья как-то пригрела на пару недель одного бродягу. За горячую похлебку из водорослей тот рассказал, как своими ушами слышал в Хьядли чудесное пение, которое доносилось прямо из скалы: казалось, ангельские голоса выводили псалтырь Á guð alleina.
Эйрику ни разу не приходилось слышать ничего подобного. Он постоял немного у подножия холма, ожидая, что кто-нибудь из его старых знакомых выйдет к нему и поблагодарит за подарки, но никто так и не показался. Эйрику пришлось вернуться домой, чувствуя себя еще более одиноким, чем до этого.
Месса Всех Святых, которую Гудрун любила называть «днем душ», а старый Оулав упрямо именовал «днем бараньей головы», проходила в церкви их хутора. Народу всегда набивалось столько, что то и дело кому-нибудь приходилось выходить, дабы сделать глоток-другой свежего воздуха. На праздник собрались жители всех соседних хуторов и несколько семей из Эйрарбакки.