Трезвый Есенин. Дмитрий Быков

традиционные ранние стихи. Ему всегда в ямбе тесно, как ноге туземца тесно в башмаке – он привык широко ставить пальцы, он меняет каким-то образом слова, корежит их. И точно так же речь Есенина свободно чувствует себя только в бесконечно длинной, просторной строке, как будто революция дала ей свободу. Я считаю, что высшее его достижение – это «Пугачев», поэма невероятной свободы и невероятного надрыва, и, кстати, гениальная пьеса. Послушать только, как у него там говорят герои (мы не будем уж тут припоминать классический монолог Хлопуши, хотя я потом процитирую из него). Вот монолог Чумакова из знаменитой седьмой сцены «Ветер качает рожь…», – как всегда, предпоследняя сцена лучше последней, потому что предчувствие, этот страшный, клонящийся к закату день Пугачева, сильнее, чем любая развязка:

      Что это? Как это? Неужель мы разбиты?

      Сумрак голодной волчицей выбежал кровь зари лакать.

      О эта ночь! Как могильные плиты,

      По небу тянутся каменные облака.

      Выйдешь в поле, зовешь, зовешь,

      Кличешь старую рать, что легла под Сарептой,

      И глядишь и не видишь – то ли зыбится рожь,

      То ли желтые полчища пляшущих скелетов.