на маленьких серебряных крестах, под линзами покоились мощи трёх монахов. Они походили на крохотные экземпляры органической ткани из моего детского наборчика с микроскопом. Ниже было описание. Первый всю жизнь ел только перед заходом солнца, – да и то одни лишь отруби – и видел ангелов. «Может, оттого он их и видел, что мало ел» – опять ткнул меня Лукавый. Второй отличался безупречным образом жизни и усердно поднимал свой сан, начиная с тысяча семьсот девяносто девятого года. Но все знают этот год по совершенно другому событию. Далее приведены даты с разрывом в несколько лет, констатирующие восхождение монаха по лестнице церковной иерархии, однако история запомнила эти даты по другим причинам. Монах умер в 1957-м году, через год после коронации Александра Второго. Третий монах питался только хлебом с водой и обладал даром целителя. За монашеский подвиг, выстраданный и выголоданный, был причислен к лику святых. Но кому сейчас нужен этот подвиг? Пустой церкви или кусочку кожи под линзой? Как только мы вышли из церкви, мне написал 104-ый. С ним было всё в порядке – он просто проспал. Сказал, что попробует успеть на электричку через час. От церкви мы двинулись в случайном направлении. Улицы стали длиннее и шире. Прямо у дороги догнивала заброшка. Больше ввысь, чем вширь, она напоминала смотровую башню. Мы решили её осмотреть. По какой-то сугубо дедовской иронии она примыкала к ещё действующему департаменту дезинфекции. В заброшке была только пара комнат и лестничный пролёт, открытый всем ветрам и ведущий в никуда. На нижних ступеньках стояла рамка от телевизора, показывающая всё, что было за ней. Я водрузил её на подоконник между двумя лестничными маршами, и мы сделали концептуальные фотки. Для Прокофия с мистером Монтэгом мы устроили целую фотосессию. В камеру никто и не думал смотреть, так что получилось по-дедовски мрачно. Оттуда мы отправились на поиски еды. Намеревались посетить ресторан «Las Dedovsk», но когда до него оставался один поворот, нам подвернулась «Додо-пицца», которую мы, конечно, окрестили «Дедо-пиццей». Внутри всё было несуразно чисто и опрятно. Умытые окна в высоком качестве показывали размусоленный бульдозерами пустырь. В России есть сетевые рестораны, но сетевых городов, к сожалению или к счастью, ещё нет. Мы сделали заказ и сели за стол, по очереди уходя за готовой едой. Кто-то выгружал сделанные в заброшке фотки, кто-то уже ел, мы же с мистером Монтэгом говорили о времени. По его впечатлениям, мы попали в прошлое России. Или в её будущее. Но всё вокруг будто сошло с плакатов в стиле советского ретрофутуризма и пропитано романтикой прошлого. Я отвечал, что романтика эта ощущается только издалека, а сами мы не ощущаем эпоху, в которую живём. Вернее, у нас перед глазами нет её законченного образа. Он очерчивается только по прошествии эпохи. Потому мне так нравится смотреть старые концерты, но мой взгляд завораживает не только сцена, но и темнота за ней, в которой копошится толпа. В их одежде, поведении, движениях я вижу кусочек неотретушированной живой жизни того времени.
