все же растерялись. Дальше было все: и полиция, и скорая помощь были вызваны, он был обыскан, в чувство приведен, хотя и без врача было ясно, что притворяется жулик. Вопросы ему задавались, список языков предлагался. Парень упорно молчал и тупо таращился в потолок. Предположения, что он ненормальный, пока остерегались выдвигать, так как, по словам охранника, парень вел себя в магазине вполне осмысленно. Но не в этом была проблема. Дело в том, что по доставке в полицейский участок так и не было установлено, говорит ли задержанный по-английски. И если нет, то на каком языке он говорит? Его обыскали и… ничего не нашли. Ни одной бумажки, ни талончика, ни визиточки, ни билетика на проезд. Не было у парня ни телефона, ни бумажника, ни записной книжки, ни магазинного чека. Мало того. На одежде оказались срезанными все ярлыки, этикетки и ленточки на швах и за воротником, которые могли бы указать на происхождение или на принадлежность вещей. Словом, на парне не было ничего, что указало бы на его личность. В пакетах обнаружились украденные в тот день мелкие мелочи: коробочки духов, кожаный ремень, упаковка дорогого комплекта мужского белья и чулки из магазина «Маркс и Спенсерс». На вопросы и угрозы он не реагировал, сам не произносил ни звука и всем видом показывал, что с ним, кроме мороки, ничего не выйдет. Это тоже наводило на мысль, что он в здравом рассудке, так как такая осторожная подготовка к миссии требует первоначальной идеи. Все, что полиция могла сделать, это по особому разрешению инспектора свозить его быстренько за тридцать миль в Харлоу и взять отпечатки пальцев на компьютерном устройстве «Лайфскан», чтобы попытаться определить его личность. К сожалению, попытка была неудачной, потому что в базе данных его отпечатков не оказалось, он не был известен полиции как человек, ранее нарушивший закон.
Положение было неудобным. Расчет явно на то, что по истечении двадцати четырех часов его отпустят. Ведь за это время полиция должна либо предъявить ему обвинение, либо условно освободить по подтвержденному домашнему адресу для дальнейшего расследования. Ничего из этого сделать не удастся, если даже неизвестно, понимает ли арестованный то, что ему говорят.
– Так зачем же вы меня вызвали? – удивилась я.
– Затем, что ты у нас сова и живешь ближе других. Дело в том, что он спит.
– Ну и что?
– Он говорит во сне.
– По-русски?
– Не знаю, но я постоял, послушал. Вроде что-то славянское, восточноевропейское как бы. Мне послышалось слово «водка», но я мог ошибиться.
– Это очень странный повод разбудить меня среди ночи. Водку теперь пьют все и точно так же ее называют.
– Во сне? Вспомни, что ты мне сама на прошлой неделе про теорию вероятности рассказывала.
Нарассказывала на свою голову. Да и не такая уж я и сова. Особенно по выходным.
– Если ничего не выйдет, тебе все равно заплатят за вызов. А коли выяснится, что он по-русски понимает, то ему можно угрожать сдачей властям. Если он из Прибалтики, то не захочет
