я и сам лет тридцать не пойму,
что в нас от варягов, что от россов:
викингов прямые паруса,
распростёртость азиатской лени
и царьградских гимнов небеса —
всё смешалось в сонме поколений.
Потому-то и не преклоню
перед чуждым идолом колена!
Я и сам на этот мир смотрю
с ласковой усмешкой Диогена.
«Откровенье – крови отворенье…»
Откровенье – крови отворенье.
Кровь суть дух, а отворяет жизнь,
ревность веры, жданности терпенья…
Отворяй! За облако держись!
Не склоняйся, как практичный ребе,
к жирным тукам, к жертвенной золе…
Дух Господень протекает в небе,
только тень от Духа на земле.
Над Юхотыо
Старушка в полушалке клетчатом
пасёт козу над омутком,
чтобы пойти к шоссейке вечером
продать проезжим молоко…
Июль кудрявится над Юхотыо
цветущей шерстью росных трав;
голавлики на стрежне плюхают,
в полёте мотыльков поймав.
Любить Россию – не обязанность,
давно все отданы долги,
а неотвязная привязанность
к судьбе над зыбями реки.
Глаза слезятся не от жалости, —
от блеска трав и ветерка;
здесь с детства до нашедшей
старости веселье сладко, боль сладка…
Коза прядёт от мошек ушками,
трясёт потешно куцый хвост…
Здесь сладко манит за церквушкою
родной кладбищенский погост.
Отклик
Русь восстанет иль пеплом поляжет…
Мы стареем, дела наши плохи
Иль, точней, летаргийны уже,
Но родимые язвы эпохи
Всё растут и кровят на душе.
Вкруг не танки гремят, не тачанки,
А в цветах лимузины-такси…
Что же россыпи красной волчанки
Вширь по душам бегут на Руси?
Под свечами богатства, под рыжим
Золочёным сверканьем креста
Вширь ползёт малярийная жижа,
Как в «испанке», дрожит нищета…
Мы стареем, дела наши плохи,
И не зрит исцеления взгляд:
Злом отравленный воздух эпохи —
Пусть безвкусный, но действенный яд.
Абортарии, торжища, бомжи,
Хитроумие хищных страстей…
Но здесь – люди и где-то под кожей,
Под мясами и мозгом костей,
За повадками жертвы и зверя
Нечто слито с иной глубиной,
И – не знаю во что, но – я верю
В это всей своей жизнью земной!
Борисоглеб
Константину Васильеву
Нет, не постом, а лишь трудом
дано умилостивить небо, —
я мыслю, стоя над прудом
у грозных стен Борисоглеба.
Здесь раньше был не пруд, а ров
с водою ясной, как на блюдце,
где