Дед брился у умывальника по утрам. Обычно большая семья это чувствовала по воскресеньям, когда все спали. Это было похоже на японское харакири. Он резался постоянно и корчил неимоверные рожи, чтобы подогнать мышцы лица под бритву. Картину дополняли вздохи и охи, когда на коже выступала кровь. В конце он плескал в лицо одеколоном и орал на весь дом. Если учесть, что квартира была коммунальная, а брился он в семь часов утра даже в выходные, можно представить, как на это реагировали домочадцы и соседи. Обычно из спальни бабули доносилось традиционное «ЗАХРУМАР!» После бабулилизинского волшебного слова дед на время затихал, и можно было опять попытаться сладко задремать под стук стенных часов. Но уже через минуту дед начинал кашлять и прочищать горло с такими звуками, как будто ему только что перерезали кадык тупым ножом или он проглотил ежа. И опять наступала пауза. Потом обычно он украдкой возвращался в бабулину спальню, где получал чесночную клизму, мол, дай детям поспать в воскресенье, ирод царя небесного! Дед ничего не отвечал и тихо одевался. За это время все опять засыпали… Но не тут-то было!
Он считал своим долгом перед уходом, из коридора, чтобы всем было слышно, сказать трубным голосом офицера:
– Все! Спите спокойно, я пошел на базар.
Делал он это без капельки подтекста. Просто объявлял, чтобы мы особо не волновались и спали спокойно.
Как-то летом, после очередного утреннего дедушкиного концерта для кашля и бритья с оркестром, бабуля привычно его обругала, и он перед уходом на базар так закрыл дверь, что полетела штукатурка. Мы все повыскакивали из спален. Он стоял в дверном проеме гордо, как ребенок, которого точно накажут, но ему наплевать!
– Это сквозняк, черт побери! Не я!
Он был растерян и красив. Ветер доносил до нас запах тройного одеколона, а к щеке был прилеплен кусочек окровавленной газеты. Так он останавливал кровь после бритья.
Мне было весело, а бабуля сказала:
– В зеркало на себя посмотри! Ирод царя небесного!
Кроме магазина, базара и бани, у деда было еще одно любимое занятие – великая стирка после бани. Хотя у всех были стиральные машинки, дед свое белье стирал сам. Он ставил на газовую плиту ведро воды и бросал в него свои кальсоны, носки и все, что должно быть выбелено и накрахмалено. Бабуля протестовала как могла, потому что деду было плевать: это ведро хозяйственное или для питьевой воды. Я, только когда вырос, понял, почему у бабули Лизы было так много ведер. Дело в том, что как только дед кипятил нижнее белье в очередном ведре для питьевой воды, оно сразу же превращалось в хозяйственное. И так без конца…
– Господи Иисусе! Ну дай, наконец, я постираю твое белье! В стиральной машине! Или попрошу Джулик, пусть у себя постирает.
Дед смотрел с укоризной, мол, этого еще не хватало, чтобы кто-то дотрагивался до его белья! Он не любил делать что-либо личное в чужом пространстве, вот и все.
Дед Айк мне часто